Философия и гуманитарные науки - [54]

— А что будете делать вы сами? — спросил я.

Он опустился на стул. Было видно, что он устал: устал работать ночным сторожем, устал быть Броккой.

— Здесь все написано. — Я услышал грохот обвала в отдаленной части здания. — Опубликуйте роман. Пятый этаж уже начал обваливаться. Вначале еще возможна иллюзия, что все пойдет совершенно другим путем, но финал должен быть неумолимым.

Где-то раздался взрыв, и погас свет. Темнота была абсолютной; вибрация, которую я почувствовал под ногами, отдавалась дрожью во всем теле. Я подумал не об обвале, а о черной холодной волне, что возникла на пустом месте, чтобы меня поглотить. «Горгона» все-таки затонула.

— Вода добралась до электрического щитка. — Я явственно слышал скрежет его зубов. — Не будьте трусом, у вас еще есть время спастись. Вы думаете, я позволю вам умереть с романом в руках? — Брокка говорил так, словно здание подчинялось его приказам, словно речь шла все еще о романе, в котором он выписывал каждую деталь.

Он зажег лампочку на своей шахтерской каске. Свет был таким ярким, что мешал мне видеть его лицо. Он протянул мне связку ключей, которую я опустил в карман. В руках я держал разрозненные страницы романа. Мы пересекли террасу и спустились на пятый этаж. Здесь Брокка показал мне дорогу к центральной лестнице. Я сказал ему, что без фонарика не смогу найти выход.

Брокка снял с головы каску и надел ее на меня. Теперь, когда у меня было чем осветить дорогу, я почувствовал себя более уверенно и отправился в путь сквозь окружавшую меня темноту.

Брокка был убийцей, но в эти мгновения я воспринимал его как спасителя. Здание было готово исполнить приговор Брокки, и мне надо было поторопиться к выходу. В последний момент я оглянулся и увидел Брокку, терявшегося за завалами нескончаемых бумаг. Без своей каски-короны он не был похож на устрашающего вершителя судеб, он напоминал ребенка, заблудившегося в темноте.

ОБВАЛ

Больше нигде, кроме этого самого места, я не смог начать свои записи. Я пытался работать дома, в читальном зале библиотеки, за столиком в кондитерской «Грусть». И чтобы закончить свою историю, я снова вернулся на свое старое место на кафедре. Здесь я сейчас и нахожусь. Я пишу за столом, покрытым пылью. В окно проникает последний вечерний свет. Я уже ухожу, мне осталось написать всего несколько строчек.

Брокка очень точно описал события в прошлом и в настоящем, но никому не дано знать будущее. В романе я вышел из здания с бумагами в руках, и едва я шагнул за порог, у меня за спиной начался обвал. Но в суровой действительности обвал меня опередил.

Я услышал грохот над головой и успел спрятаться под лестницей. Мимо меня пролилась темная река из бумажных обрывков, грязи и строительного мусора. Пропахший гнилью поток воды обдал меня, но не утащил за собой: я зацепился за лестничные перила, оглушенный и оцепеневший от холода. Я даже не сразу сообразил, что вода вырвала роман у меня из рук.

Мне пришлось бы очень долго собирать страницы, смешавшиеся сейчас с другими, с перечеркнутыми черновиками и бумажным мусором. Но сначала я должен был вытащить Трехо и только потом вернуться за романом.

В течение нескольких секунд все было спокойным. Я выкрикнул имя Брокки, но мне никто не ответил.

Спустившись на второй этаж, я обнаружил, что Трехо стоит у лестницы с совершенно сомнамбулическим видом. Увидев меня, он как будто очнулся и побежал по коридору, припадая на раненую ногу. Мне пришлось закричать, чтобы он узнал меня по голосу; он нерешительно остановился и недоверчиво посмотрел на шахтерскую каску. Грохот потока бумаг и строительного мусора был как отзвук далекой войны.

Мы принялись осторожно спускаться по скользкой лестнице. Но я все-таки поскользнулся и покатился вниз по ступенькам — до конца лестничного пролета. Я поднялся на ноги, проклиная судьбу и морщась от боли, и ощупал карман в поисках ключей. Я выбрал самый большой, старинный и ржавый. Когда я отпер входную дверь, в холл проникли первые утренние лучи.

Первое, что я увидел, было лицо Брука, потом — полиция и «скорая помощь». Брук спросил меня о Конде, но у меня не было времени на разговоры, я повернулся к нему спиной и пошел обратно в здание.

Увидев, что я возвращаюсь, Брук попытался меня удержать. Я вырвал руку, но к нему на помощь подоспели другие. Я закричал, что, если я сейчас не вернусь в здание, роман Брокки будет утерян уже навсегда. Впрочем, я не могу пожаловаться, что мне не позволили подняться наверх, потому что новый удар потряс здание, и по лестницам покатилась волна строительного мусора и бумаг. Здание задрожало — это обрушился потолок третьего этажа.

Я покинул холл последним. Прежде чем выйти, я бросил взгляд в глубину здания, и меня вдруг захватило щемящее чувство потери, как если бы все, что случилось, произошло со мной еще один раз, как если бы все, что я потерял, вновь прошло передо мной в будущем.

Не без усилий я закрыл за собой тяжелую дверь. С другой стороны слышался грохот ударов, потока воды и печали: финальной музыки утерянного романа.

Уже стемнело. Я зажег лампочку на своей шахтерской каске, перечитал написанное и внес последние исправления в свою версию тех событий.