Философия и гуманитарные науки - [44]

В зал вошел Конде. Он поздоровался за руку с Бруком и Дюпре. Потом сел, подвинув стул, чтобы оказаться чуть ближе к столу, чем мы.

— Простите за опоздание. Мне позвонил министр и задержал меня на полчаса.

— Ничего страшного, — равнодушно проговорил Брук. Комната наполнилась табачным дымом.

— Господа, — начал Дюпре, но Брук его перебил:

— Я здесь хозяин. Не забывайте, что вас прислали лишь в качестве наблюдателя. — Он обратился к нам: — Итак, приступим.

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

— Я пришел, чтобы разоблачить заговор, — начал доктор Конде. — Заговор против меня.

— И кто заговорщики? — спросил Дюпре.

— Во-первых, присутствующий здесь профессор Новарио и еще один человек, которого я предпочитаю не называть, потому что я джентльмен, а он не может защищаться.

— Оставим щепетильность, — сказал Трехо. — Вы говорите о профессоре Гранадос.

Конде не стал возражать.

— Но я пришел сюда не для того, чтобы разоблачать Сельву Гранадос, которая мертва, и Виктора Новарио, у которого уже нет оружия против меня. Меня беспокоит другой человек: псевдопрофессор несуществующей кафедры, который преследует меня при полной поддержке факультета. Он следит за каждым моим шагом, он копается в моем прошлом, как если бы я был бывшим каторжником, клевещет на меня и пытается очернить мое доброе имя. И у него есть соучастник — человек, которого я сам лично принял на работу на кафедру, господин Эстебан Миро.

Конде повернулся ко мне.

— На чьей вы стороне, Миро? Это ваш последний шанс. Порвите с Трехо, и вы останетесь на своем месте.

— Вопросы здесь задаю я, — сухо проговорил Брук. — Так в чем суть вашей просьбы?

— Я прошу дать отставку Гаспару Трехо и уволить Миро. Я уже близок к тому, чтобы найти исчезнувшие книги Брокки, и я не хочу, чтобы какие-то грязные сплетни бросали тень на издание полного собрания его сочинений.

— У вас есть какие-нибудь доказательства, что вас подвергали травле?

— В последние месяцы Трехо только и делает, что копается в моем прошлом, и вам, Брук, это известно.

— Конде говорит правду? — спросил Дюпре.

Трехо поднялся с опущенной головой. Я подумал, что все кончено: что он раскаялся, и теперь попытается придумать достойный выход.

— Я признаю, что в последнее время я занимался расследованием деятельности доктора Конде.

— И вы отдаете себе отчет, что если вы не представите никаких убедительных доказательств, вас могут уволить и даже отдать под суд за клевету?

— Я отдаю себе отчет. И я хочу сразу же прояснить, что пришел сюда не защищаться. Я пришел как обвинитель. Я хочу, чтобы факультет возбудил уголовное дело против доктора Конде по факту убийства.

Раздраженный Конде вскочил на ноги.

— И я должен выслушивать эти грязные инсинуации, доктор Брук?! Это что, пародия на расследование? Не будем смещать акценты. Обвиняемые здесь — они.

— Спокойнее, доктор. Вы можете уйти, если хотите. Но я останусь, всегда интересно послушать, что люди думают друг о друге. А такая возможность выдается нечасто…

Конде пару мгновений раздумывал, что ему делать: уйти, хлопнув дверью, или остаться. В итоге, он выбрал и сел на место. Он ударил стулом по полу, полагая, что это заменит хлопок дверью.

— Вы считаете, что Конде столкнул госпожу Гранадос в шахту лифта?

— И, пожалуй, ему кое-что известно и о смерти коменданта Виейры.

— Ага, так я убил и коменданта тоже?! Так я кто, по-вашему, серийный убийца?!

— Я не говорил, что убили вы, но вы знаете, кто это сделал.

Брук посмотрел на лежавшие перед ним бумаги.

— Согласно заключению полиции, господин Виейра покончил с собой. Он страдал тяжелой депрессией, и судебный врач не обнаружил никаких признаков насильственной смерти. Профессор Гранадос также покончила самоубийством, хотя официальное следствие еще не закрыто.

— Доктор Брук, это здание угнетает, я это признаю, но два самоубийства за два месяца — это уже несколько чересчур, — сказал Трехо.

Зал наполнился табачным дымом. Брук постоянно бросал на Дюпре неодобрительные взгляды, но представитель министерства никак на них не реагировал.

— У вас есть доказательства, что профессора Гранадос убили?

— Главное доказательство ее самоубийства — это письмо, написанное в стихах. Убийца, столкнув ее в шахту лифта, бросил туда же и эту бумажку, чтобы ее обнаружили как доказательство. Но это было не письмо, а стихотворение. — Трехо открыл свою папку. — Я прошу, чтобы в качестве первой улики вы приложили книгу стихов «Утонувшая в клепсидре». — Он повернулся ко мне: — Миро, не окажете ли мне любезность? Мне всегда стыдно читать стихи на публике.

Я тоже всегда стыдился читать вслух стихи и тем более — опусы Сельвы Гранадос. Но это было необходимо для нашего дела. Я выбрал «Пучину» и «Башню высокого напряжения».

У моей любви не случилось контакта.

Вольты страсти канули в никуда.

Спаси меня, электричество, своим ударом.

Коротким замыканием сердца.

Я продолжил неподражаемым «Месье Гильотен», где в конце были такие строки:

Здесь, палач, ты был хозяином.

Но я не жертва, я — жрица.

Обезглавленная, я буду преследовать тебя во сне.

Так дай же упасть твоему окровавленному ножу.

Едва я нашел подходящий тон и даже воодушевился, как меня перебил декан: