Философия и гуманитарные науки - [17]

— Великолепно! — воскликнул Новарио. — Даже лучше, чем было раньше. Я начинаю вспоминать.

Гранадос обняла меня и издала радостный вопль, что выходило за рамки сценария. Новарио тоже сообразил, что это не импровизация заигравшейся актрисы.

— Что случилось? Крыса?

Позже Сельва Гранадос объяснила, что, поскольку ее отец был владельцем фабрики по производству дезинфекционных материалов, она никогда не боялась ни тараканов, ни пауков, ни крыс и никакой другой живности. В ее семье их считали священными животными, которые обеспечивали семью средствами к существованию.

Луч фонарика осветил мое лицо. Гранадос снова закричала.

— Не бойтесь. Это я, Миро.

— А кровь?

— Маленькое падение, — сказал я мужественным тоном героя, который говорит о смертельном ранении, как о пустяковой царапине. Я взял фонарик из рук Гранадос и вошел в пещеру. Прошел, прихрамывая, около шести метров, и тут фонарь высветил что-то такое, чего я явно не ожидал увидеть.

В конце туннеля была комната, забитая сломанными стульями.

В центре этого сложного сооружения (ножки стульев напоминали защитные шипы) на вращающемся кресле сидел человек. Мне было достаточно только раз осветить его лицо, чтобы понять, что он мертв. Казалось, что он был сделан из того же серого с желтым материала, что и все окружавшие его бумаги.

У меня за спиной возникла Гранадос и спросила, кто это был.

— Виейра, комендант, — сказал я. — Он исчез два дня назад.

На коленях у трупа лежала голубая тетрадь, как если бы смерть настигла его за чтением. Несмотря на потрясение, которое я испытал при виде покойника, я протянул руку и дотронулся до края обложки. Я раскрыл тетрадь на первой странице. Собственно, я был почти уверен, что это — первый том полного собрания сочинений Омеро Брокки. Почти, но все-таки не до конца.

Две эти тетради — эта и та, которую нашел я, — были похожи, как две капли воды: те же буквы и та же первая фраза. Только здесь автор заполнил всю тетрадь, теми же словами, повторив их тысячу раз: эта тетрадь пустая, эта тетрадь пустая, эта тетрадь пустая…

ВЕРЕВКА

Новарио подбежал ко мне и выхватил тетрадь у меня из рук; он думал, что это и есть тот текст, встречи с которым он ждал уже больше двадцати лет. Он прочел оборванную фразу и, не скрывая отчаяния, вернул мне тетрадь.

— Кто-то с нами играет. Вы уверены, что он мертв?

Фонарь осветил лицо коменданта. Я увидел веревку у него на шее.

— Его повесили! — воскликнула Гранадос.

— Я думаю, он повесился сам, а потом его кто-то снял, — сказал Новарио. Он поводил лучом фонарика по потолку в поисках балки или крюка, но обнаружил только паутину.

Я опять посмотрел на бледное лицо коменданта.

— Нет, он не повесился. Если бы он умер от удушья, его лицо сейчас было бы синим, а язык вывалился бы изо рта. Веревку надели позже.

— А я и не знала, что вы работали судмедэкспертом, — сказала мне Гранадос. — А для чего, как вы думаете, на него надели веревку?

— Это предупреждение для тех, кто гоняется за книгами Брокки.

Все версии «Замен» совпадали в одном: в каждой присутствовал труп с петлей на шее.

— Тот, кто его убил, читал Брокку, и он оставил здесь этот знак для тех, кто может понять его смысл, — сказал я.

— Это, должно быть, Конде. — У Новарио была раздражающая привычка светить мне в лицо фонарем всякий раз, когда он со мной заговаривал. — Конде или…

— Или кто-то из нас, — закончил я за него. — И опустите фонарь, я не собираюсь делать сенсационных признаний.

— Убийца здесь рядом, в этих бумажных залежах. Я спиной чувствую его взгляд, — сказала Гранадос. Она развернулась и пошла прочь. Мы с Новарио последовали за ней.

В здании было темно и пусто — казалось, оно пустует уже много лет, — но стук форточек и скрип половиц намекали на то, что, возможно, мы были здесь не одни, что сегодняшней ночью здесь был еще кто-то, и этот «кто-то» плел козни, направленные против нас. Все двери были закрыты на ключ, так что мы не могли выйти до утра.

Как-то вдруг стало холодно. Было три часа ночи, и нам всем захотелось есть. Сначала, под впечатлением от вида мертвого тела, мы не смогли проглотить ни кусочка, но голод все-таки оказался сильнее. Во время импровизированного ужина мы обменялись своими соображениями и догадками о том, что произошло с комендантом и кто был убийцей. В какой-то момент я вообразил, что коменданта убили Новарио с Гранадос на пару (да, у них были не самые теплые отношения, и это еще мягко сказано, но они оба терпеть не могли Конде, и эта ненависть могла бы пересилить их враждебность друг к другу), и при одной только мысли об этом меня затошнило. Но потом по здравом размышлении я решил, что эти двое не могут быть соучастниками преступления, потому что, хотя они оба не любят Конде, они все равно не смогли бы объединиться — даже для мести общему врагу. Было никак невозможно представить этих людей союзниками хоть в чем-то.

— Я думаю, кто-то нас опередил. Бумаги Брокки теперь у него, и он хочет нас напугать, — твердо сказал Новарио.

— А зачем он убил коменданта? — спросила Гранадос.

— Возможно, он был соучастником. Конде его использовал, а потом… — Новарио чиркнул указательным пальцем по горлу. — Конде сделал себе имя, спекулируя на славе Брокки, и не мог допустить, чтобы кто-то его опередил, даже накануне своего окончательного разоблачения.