Философия бунта - [6]

Занимая в социальной структуре современного капиталистического общества положение, не тождественное положению мелкой буржуазии, протестующее студенчество и интеллигенция вместе с тем разделяют многие социально-психологические особенности и политические ориентации мелкой буржуазии, обусловленные ее промежуточным (и потому тоже двойственным) положением в обществе [О политической «анатомии» движения «новых левых» см. 12].

Это дает основание квалифицировать радикализм «новых левых» как левый радикализм мелкобуржуазного типа. Характерными чертами последнего являются склонность легко принимать крайние проявления и перерастать в левый экстремизм, апология стихийности как якобы формы «нерепрессивного» проявления человеческой «самости» и «единственно верного» способа проявления революционной энергии масс [Леворадикальным экстремистам даже анархистская ориентация на стихийность представлялась недостаточно настойчивой и последовательной. «Этот съезд, – говорил один из лидеров леворадикального экстремизма – Даниэль Кон-Бендит, обращаясь к интернациональному съезду анархистов, состоявшемуся в Италии осенью 1968 г., – отрицает стихийность и искренность, которые, по нашему мнению, являются единственным ключом к революции. Продолжая вечную дискуссию между Бакуниным и Марксом, вы не продвинете ни на пядь дело революции. Идеологического согласия нужно добиваться не за столиком, а на площади».[13]], акцент на абсолютное насилие, предопределяющий преимущественную ориентацию на «тотальное отрицание» данного социального мира.

Поскольку капиталистическое общество отождествлялось леворадикалами с одномерной по своей сущности буржуазной системой отношений, институтов и ценностей, то оружие леворадикальной критики направлялось одновременно и против тех, кто стремился выявить позитивные элементы в недрах капиталистического общества, предпосылки преобразования его в общество социалистическое. Этим прежде всего и объясняется тот факт, что значительная часть как американских, так и западноевропейских левых радикалов выступала под влиянием экстремистов против коммунистических организаций капиталистических стран, оказываясь подчас в одном ряду с теми, кто по логике вещей должен был быть их основным врагом, – с антикоммунистами.

«Долой парламент!», «Никаких компромиссов!», «Выборы – предательство!», «Партизанская война в джунглях больших городов!». Эти и им подобные лозунги, брошенные левыми экстремистами в ряды протестующего студенчества и интеллигенции, эта радикальная негативность, это «объявление войны всем, не зная в точности, кому именно», этот «Великий Отказ» и пытались сделать экстремисты основным и, как показала практика, весьма зыбким началом, объединяющим все леворадикальные группировки.

Радикально-негативные установки неизбежно порождали в политическом поведении ориентировавшихся на них леворадикалов проявления антиинтеллектуализма, культурного (и особенно технического) нигилизма, которые так шокировали «общество» и нередко использовались реакционными силами в их попытках под предлогом борьбы с «антиобщественными» тенденциями задушить всякую оппозицию, так или иначе угрожающую буржуазному режиму.

Быстрое распространение среди рядовых леворадикалов экстремистских лозунгов, звавших к абсолютному насилию и «тотальному отрицанию», коренилось в особенностях массового леворадикального сознания, сформировавшегося на базе ограниченного социально-политического опыта и потому упрощавшего реальный ход развития мирового революционного процесса и схематизировавшего диалектику перехода от капитализма к социализму.

Характер леворадикальных требований и способов их осуществления, на которые ориентировались «новые левые», послужил основанием для квалификации этого движения как утопического. Утопизм леворадикалов заключается прежде всего в предлагавшихся ими способах осуществления выдвигавшихся требований, в ориентации на «тотальное отрицание», на абсолютное насилие, в установке на стихийное перерастание эмоционального бунтарского порыва в революционное движение, способное добиться победы; в нигилистическом отношении к коммунистическим партиям и другим организованным прогрессивным силам капиталистических стран и к опыту социалистического строительства, накопленному социалистическими странами; наконец, в иллюзорном представлении о том, будто сама воля к преобразованиям, материализовавшаяся в движениях протеста, может стать решающим фактором отрицания «репрессивного общества».

Во всяком массовом непролетарском движении значительная часть его участников не имеет четко оформленных взглядов на характер исторического процесса, на природу и перспективы движения, которое стихийно увлекло их за собой. В движении «новых левых» к этому добавляется еще и сознательное нигилистическое отношение определенной части студенчества и интеллигенции ко всякой теории и идеологии [Характеризуя американских «новых левых», теоретический журнал Компартии США «Политикл афферс» писал: «То, что можно назвать идеологией «новой левой», не поддается легкой оценке из-за того, что она чрезвычайно изменчива и никогда не является приемлемой для всего движения в целом. Дело усложняется еще и тем, что многие участники движения утверждают, будто они не связаны ни с какой идеологией и начинают с пустого места. Такая позиция сама по себе может быть признана частью политического миросозерцания «новой левой» [14]