Филологический анализ текста - [16]

Сквозной образ произведения — образ Мнемозины, богини памяти. Он регулярно появляется при переходе от одной композиционной части к другой и мотивирует отбор изображаемого и нарушения линейности повествования. Память при этом персонифицируется, ей приписываются свойства активно действующего субъекта. Ср.: Привередничать и корячиться Мнемозина начинает только тогда, когда доходишь до глав юности; С помощью Василия Мартыновича Мнемозина может следовать и дальше по личной обочине общей истории; ...Замечаю, что Мнемозина начинает плутать и растерянно останавливается в тумане, где там и сям, как на старинных картах, виднеются дымчатые, таинственные пробелы: терра инкогнито...

Мнемозина — не только богиня памяти, но и мать муз, этот мифологический образ подчеркивает тему связи памяти и творчества, воспоминаний и искусства.

«Я думаю, что память и воображение принадлежат к одному и тому же, весьма таинственному миру человеческого сознания... — говорил В.В.Набоков. — Можно было бы сказать, что память есть род изображения, сконцентрированного на определенной точке...»[65]. Факты и картины прошлого не только «затопляют» память, но и «откладываются» в ней «сразу перебеленными черновиками». Для повествователя при этом одинаково значимы и эмоциональная, и зрительная, и слуховая, и тактильная память, и память запахов. Для воссоздания картин былого регулярно используются синестетические метафоры, характерные для стиля Набокова, и сложные эпитеты, совмещающие обозначения разных чувственных признаков, ср.:

На крайней дорожке парка лиловизна сирени, перед которой я стоял в ожидании бражников, переходила в рыхлую пепельность по мере медленного угасания дня, и молоком разливался туман по полям, и молодая луна цвета Ю висела в акварельном небе цвета В... В угрюмые ночи, поздней осенью, под ледяным дождем, я ловил ночниц на приманку, вымазав стволы в саду душистой смесью патоки, пива и рома: среди мокрого черного мрака мой фонарь театрально освещал липко-блестящие трещины в дубовой коре, где... сказочно-прекрасные катокалы впитывали пьяную сладость коры...

В текст «Других берегов» включена «исповедь синэстета» — своеобразный ключ для читателя текста, ср., например:

В белесой группе буквы Л, Н, О, X, Э представляют... довольно бледную диету из вермишели, смоленской каши, миндального молока, сухой булки и шведского хлеба. Группу мутных промежуточных оттенков образуют клистирное Ч, пушисто-сизое Ш и такое же, но с прожелтью, Щ. Переходя к спектру, находим: красную группу с вишнево-кирпичным Б (гуще, чем В), розово-фланелевым М и розовато-телесным... В; желтую группу с оранжевым Ё, охряным Е, палевым Д, светло-палевым И, золотистым У и латуневым Ю...

Таким образом, описания прошлого, включающие богатство деталей, передающие разнообразные оттенки запаха, света, звуков и характеризующиеся предельной степенью изобразительности, имеют в «Других берегах» и особый цветовой ряд, значимый для автора и совмещающий яркость красок прошлого со свежестью восприятия «азбучной радуги» в настоящем.

Для развертывания воспоминаний в тексте «Других берегов» особенно важны зрительные образы. Традиционный сигнал жанра воспоминаний помню сочетается здесь с глаголом вижу, обозначающим процесс и внешнего, и внутреннего зрения, а отдельные ситуации прошлого, о которых рассказывает повествователь, сопоставляются с картинками волшебного фонаря, сменяющими друг друга, ср.: Вижу, например, такую картину: карабкаюсь лягушкой по мокрым, черным приморским скалам...; Вижу, как на картине, его небольшую, тонкую, аккуратную фигуру, смугловатое лицо, серо-зеленые, со ржаной искрой глаза...; Сейчас тут будут показывать волшебный фонарь, но сперва позвольте сделать небольшое отступление.

Устойчивая образная формула жанра автобиографии «воспоминание — картина» последовательно реализуется в тексте «Других берегов», при этом, однако, она усложняется и преобразуется: воспоминание максимально сближается с воображением, глагол вспомнить чередуется в тексте с глаголами всмотреться (вглядеться) и «представить (себе)». Процесс воспоминания определяется, с одной стороны, как взгляд в прошлое, с другой — как воскрешение былого силой поэтического воображения и постижение в нем повторяющихся «тайных тем» судьбы, прошедшее же характеризуется посредством метафор черновик и партитура, в которых актуализируются смыслы 'творческая переработка' и 'новое воплощение', ср.:

Я с удовлетворением отмечаю высшее достижение Мнемозины: мастерство, с которым она соединяет разрозненные части основной мелодии, собирая и стягивая ландышевые стебельки нот, повисших там и сям по всей черновой партитуре былого. И мне нравится представить себе, при громком ликующем разрешении собранных звуков, сначала какую-то солнечную пятнистость, а затем, в проясняющемся фокусе, праздничный стол, накрытый в аллее...

Сквозь трепетную призму я различаю лица домочадцев и родственников, двигаются беззвучные уста, беззаботно произнося забытые речи. Мреет пар над шоколадом, синим блеском отливают тарталетки с черничным вареньем... на том месте, где сидит очередной гувернер, вижу лишь текучий, неясный, переменный образ, пульсирующий вместе с меняющимися тенями листвы.