Филип Дик: Я жив, это вы умерли - [38]

— Хорошо, предположим, если бы вы были на моем месте и ваша жена заболела бы тяжело и неизлечимо, без малейшей надежды на выздоровление, вы бы оставили ее? Или же остались бы с ней, даже если бы знали, что и через десять лет нарушения, вызванные повреждением позвоночника, останутся необратимыми?

— Это означало бы, что единственной целью вашего существования станет забота о ней?

— Да.

— Я бы остался, — сказал робот.

— Но почему?

— Да потому что жизнь состоит из таких вот структур реальности. И если я покину больную жену, то получится, что я не могу выносить реальность такой, какова она есть.

— Пожалуй, я согласен с вами. Я думаю, что останусь с ней.

— Господь благословит вас, сэр. Вы честный человек.

Глава девятая РЕАЛЬНОЕ ПРИСУТСТВИЕ

Как-то в один из ноябрьских дней 1963 года ближе к вечеру Дик брел по пастбищам, из-за бесконечных дождей превратившимся в трясину. В ложбинах из воды торчали ветви деревьев; вскоре, чтобы добраться от дома до хижины шерифа, понадобится лодка. Это наводнение напомнило Дику одно из мест в «Винни-Пухе», но даже воспоминание о любимой книге детства не смогло повысить настроение. С тех пор как Анна прекратила принимать лекарства, прописанные доктором Флайбом, она стала как прежде и даже хуже, чем раньше, потому что она смертельно ненавидела мужа, так что Филу приходилось по новой терпеть злобную жену, вместо того чтобы представлять себе, как он ее спасает. На вопрос, следует ли при подобных обстоятельствах уйти или остаться, «Ицзин» дала ему неутешительный ответ: Ку, работа над тем, что испорчено.

Гексаграмма являла собой блюдо, на котором кишели черви. Это весьма соответствовало его состоянию духа, его браку, вообще его жизни. Вывод, казалось, напрашивался сам собой: любой нормальный человек, в котором есть хоть капля инстинкта самосохранения, пнет такое блюдо и убежит со всех ног, прежде чем его мозг растопится окончательно и ему придется провести остаток жизни, глядя, как черви пожирают друг друга. Но, согласно «Ицзин», ничто не является окончательным, все меняется, торжествующие гексаграммы содержат зародыши упадка, а наиболее удручающие, как та, что ему только что выпала, — зародыши обновления. «В этом застое, — говорилось в комментарии, — одновременно содержится и то, что необходимо, чтобы положить ему конец. То, что испорчено из-за ошибки одного человека, может быть исправлено работой людей. Полезно пересекать большие воды».

Другими словами, вместо того чтобы бежать, вырваться из зыбучих песков, куда его тащила Анна, нужно было попытаться спасти их брак. Может быть, пересечение больших вод ведет его к намеченной цели. Было бы слишком глупо опустить руки в последний момент, подобно тому как Христофор Колумб, отчаявшись, всего за несколько кабельтовых от берегов Америки вдруг повернул бы назад. С другой стороны, можно потратить долгие годы понапрасну или даже погубить жизнь, упорствуя в своем заблуждении, ибо невозможно заранее узнать, плывешь ты к земле или к смерти.

И тут над ним прокричала какая-то птица. Филип поднял голову.

Вместо неба над ним было лицо: огромное, металлическое, страшное; склонившись, оно разглядывало его.

Испугавшись, Дик закрыл глаза. Перед его мысленным взором все еще стояло видение, но не само лицо, а его выражение, невероятно безобразное, как если бы в нем сосредоточилось все мировое зло, в этом взгляде, который сочился из щелей, расположенных рядом с носом, или тем, что должно было быть носом. Филип понял, что всю жизнь боялся увидеть именно это. И так напугавшая его в детстве глупая шутка отца с противогазом тоже предвещала это. И вот теперь он увидел. Теперь он никогда этого не забудет. И никогда больше не сможет уже спать спокойно.

Филип медленно открыл глаза. Поскольку он стоял, опустив голову вниз, то первое, что увидел, были его ботинки, его большие армейские ботинки, сильно испачканные размокшей землей. Филип с облегчением смотрел на них: ботинки были тяжелые и вполне реальные. Он поднял глаза.

Лицо все еще было там, поджидая его.

На этот раз он не зажмурился в испуге, а открыл рот и попытался что-нибудь сказать.

— Я тебя не боюсь. Ты не существуешь. — Голос его дрожал. Филип и сам не узнал его, но поскольку он хотел договорить, то он заставил себя продолжить: — Ты не существуешь. Ты — галлюцинация, порожденная моим мозгом. Я был слишком несчастен в последнее время. Слишком одинок, слишком удручен, в этом вся причина. Но ты не существуешь.

Лицо, казалось, ухмылялось. Не было ничего, кроме ухмылки, смерти и ухмылки. Дик бросился бежать. Он бежал до дома не останавливаясь, никого не встретив, не пытаясь обогнуть лужи, грязь из которых летела ему на одежду, не глядя на небо над головой, поскольку он даже не надеялся, что лица там больше нет.

Несколько дней подряд страшное лицо на небе играло с ним в прятки, исчезая, когда Фил набирался смелости поднять глаза, чтобы посмотреть, там ли оно, и проникая в поле его зрения в тот момент, когда он этого меньше всего ждал. Все, что можно увидеть глазом, включая фосфен[9], несло его в себе или предвещало его.

Будучи на грани нервного срыва, Дик отправился в Сан-Рафаэль к доктору Флайбу. Тот спросил пациента с недоверчивым видом, не пробовал ли тот случайно новый галлюциногенный наркотик, о котором сейчас повсюду говорят и пишут. Рассказывали (и эта информация особенно заставила доктора призадуматься) о курсах лечения ЛСД, которые самые модные психоаналитики Лос-Анджелеса предлагали наиболее элитным своим пациентам по двести долларов за сеанс. Актер Кэри Грант признался «