Филант - [5]

Торос нервно хихикнул:

— На лыжах, ага, хи — хи-хи, и по асфальту! У-у-у-ва, ха-ха!

Мы с Мухой тоже нервно посмеивались и косились в окно на разрушающейся мост. Холодок пробежал по спине, предательски мелко задрожали руки, которые я тут же зажал между колен, чтобы скрыть этот конфуз.

Прапор лишь икнул и повёл правым плечом, крякнул. Жаль, лица его мне видно не было.

Кир плотно приложился к фляге с живцом, заразив нас всех своим примером. Нахлебавшись вдоволь терпкого алкогольного пойла и немного успокоившись, вылезли из машины, чтобы внимательнее разглядеть, какое безумство мы только что совершили.

— Мда…, - провёл я ладонью по коротким волосам, глядя вниз на бурлящий мутный поток воды.

— Ага, метров двадцать есть, хорошо бы так полетали.

— Бульк! — хмыкнул Муха и пнул носком ботинка каменюку, который описав дугу, булькнул в реку.

— Поглядели? — раздался из-за моей спины голос Кира. — Поехали, закат скоро!

* * *

Сутки назад. Воспоминания…

Призраки нашли среди лесных кластеров небольшой стабильный треугольник, жаль не остров в воде, но тоже лучше, чем простой, с перезагрузками. Место глубокое, глухое, добираться пришлось пешком, взяв из машин самое необходимое. Лешего нёс Умник, хоть и сам хромал на трёх лапах, но Высшего удержать на спине вполне был способен. Благодаря этому освободились два Силача из трёх оставшихся, а три Силача, это намного больше, чем один. Муху, Прапора и Кира навьючили тюками так, что виднелись только ноги. Как они видели дорогу и не спотыкались при каждом шаге — для меня загадка. Все что-то несли, даже дети старше трёх лет, хотя, маленькая Амелия, которая жалела доброго «азякина», идя рядом с одной из женщин, мать девочки оказалась «серой», тоже несла в руках какой-то свёрточек.

Весь путь я регулярно включал скан, так же как и Кир свой, призраки всем составом метались по округе, наблюдая за подступами. Случись появиться хоть кому-то на расстоянии нескольких километров крупнее зайца, я тут же об этом узнаю и, подняв тревогу, примем решение: бежать или воевать. Но слава Стиксу, дорога прошла спокойно. Мы забрались в такую глушь, что даже случайно туда сложно попасть. Люди шли спокойно, не ныли и не роптали о нарушении их прав и использовании в качестве грузовых ослов. Они даже не спрашивали, куда и зачем мы идём, просто брели бездумной обречённой толпой, почти все. Сильно выделялся бодрый дедок, который словно воспрял духом и старался объять необъятное и утащить неподъёмное, плотно присев с расспросами об этом мире и о его бонусах на уши несчастного Тороса, который решил схитрить и прибавил скорости шага в надежде, что дед быстро выдохнется, не выдержав темпа. Но, дедок шустро перебирал ногами, даже не запыхался, не смотря на тяжесть ноши, и всё восхищался, как прекрасно он себя чувствует, словно сорок лет скинул.

Фома, поглядывая на кислое выражения лица товарища, иногда посмеивался и подкалывал того, напоминая о сострадании, понимании и толерантности.

Второй яркой фигурой в толпе была высокая, ширококостная женщина, лет тридцати, с большим животом. Срок её беременности уже подходил к концу, но ей повезло несказанно оказаться самой иммунной и носить в себе такого же ребёнка. Крупная женщина, с крупными чертами лица, даже немного грубоватыми, с длинной, толстой русой косой ниже пояса очень напоминала русских деревенских баб из времён стародавних. На картинках в книгах, таких часто видел. На вид гром баба и на характер такая же. Толковая, в общем, такая в Улье выживет.

Наташа, мать близнецов, оказалась не ошибочным вложением. И она, и оба её отпрыска, которым, как выяснилось, ещё и девяти лет нету, были очень сообразительные и боевые, к тому же все трое уже с активными дарами. К ним прибился ещё один мальчонка, лет двенадцати, тот самый «работник», который вместе с товарищем всё рвался помогать взрослым. Товарищ его погиб, а вот его Наташа успела ухватить за шкирку и удержать около себя вместе со своими детьми. Ох, чует моё сердце, усыновит она парня. Попал он к нам сам, один, с велосипеда сняли. Маленькая трёхлетняя Амелия позавчера стала круглой сиротой, но жизнерадостность и сострадание этого ребёнка сильно бросались в глаза. Ей всех было жалко. Сегодня на привале она подошла к Лешему и, присев рядом, просто молча стала гладить его забинтованные ноги.

— Ты чего, лапушка, — тихонько спросил умилённый «старик».

— Бойна тебе, деда, я полечу, ты тока не плач, — ответила малышка, не поднимая головы, всё так же гладя культи. Их пришлось прооперировать. Проверив утром, я пришёл к выводу, что пока ничего расти не будет. И, что самое странное, Леший и на самом деле почувствовал облегчение от прикосновений этого ребёнка.

— Да, никак ты — лекарка, милая? — сказал он в изумлении, рассматривая девчушку, будто впервые увидел. — До-ок! Поди-ка сюда! Глянь-ка, кажись лекарка у нас образовалась.

— Да, есть огонёк, — я улыбнулся и погладил ничего не понимающую малышку по голове.

— Эту, пуще прежнего берегите, — сказал мне Леший, когда девочка ушла жалеть Умника, который растянулся неподалёку. — Душа у неё чистая, звон слышу, сильная из неё знахарка выйдет, толковая.