Фиеста в Кала Фуэрте - [38]

Джордж не был уверен, расслышала ли Селина его изумленный возглас, потому что в этот момент она прыгнула в воду. Он стал следить, как она плавает — красиво и без брызг; ее длинные волосы извивались на поверхности, точно диковинные и прекрасные морские водоросли.

Наконец, дрожа от холода, Селина вылезла из воды, Джордж накинул на нее полотенце и спустился в камбуз, чтобы принести ей кусок хлеба с козьим сыром, собственноручно приготовленным Хуанитой. Когда он вернулся, Селина уже сидела на крыше каюты и вытирала голову полотенцем. Она показалась ему похожей на Перл. Он протянул ей хлеб, и она сказала:

— Во Фринтоне после купанья мне всегда давали имбирное печенье. Агнесса говорила: чтоб не дрожала...

— Ну и нянькалась же она с тобой!

— Не надо так говорить. Вы же ее в глаза не видели.

— Прощу прощения.

— Она вам наверняка бы понравилась. Вид у нее страшно суровый, но это ровно ничего не значит. И вообще у вас с ней много общего. Она совсем не такая язва, какой кажется.

— Премного благодарен.

— Это комплимент. Я очень люблю Агнессу.

— Может, и меня полюбишь — если я научусь вязать...

— Хлеба больше нет? Я еще не наелась.

Джордж снова спустился вниз, а когда вернулся, Селина лежала на животе; перед ней был открытый учебник. Она повторяла:

— Yo — я. Tu — ты. Usted — вы.

— Не Usted, а Usteth... — Джордж произнес это слово на местный манер, чуть шепелявя.

— Usteth... — Селина взяла хлеб и рассеянно принялась жевать. — Забавно: вы довольно много обо мне знаете — я сама кучу всего нарассказывала, пока думала, что вы мой отец... а я о вас не знаю почти ничего.

Джордж не ответил, и Селина перевернулась, чтобы на него взглянуть. Он стоял в кокпите — их головы были на одном уровне и очень близко, в каких-нибудь двух футах, — но он на нее не смотрел, а следил за рыбацкой лодкой, скользящей по прозрачной сине-зеленой воде у выхода из гавани; Селина видела только часть загорелого лба, щеку и подбородок. Джордж не обернулся даже, когда она заговорила, но немного погодя сказал:

— Да, пожалуй, не знаешь.

— И «Фиеста в Кала Фуэрте» вовсе не про вас, правильно?

Рыбачья лодка медленно входила в глубокий канал. Джордж спросил:

— А что тебе так хотелось узнать?

— Ничего. — Селина уже пожалела, что завела этот разговор. — Ничего особенного. — Она загнула уголок страницы и тут же его разгладила: ей внушали, что это дурная привычка. — Вы, наверное, думаете, я ужасно любопытная. Книгу мне дал Родни, мой адвокат, — я вам про него говорила. Когда я решила, что вы — мой отец, и сказала, что хочу вас разыскать, он был категорически против. Заявил, что не надо будить спящего тигра.

— Экое образное мышление! Редкость у адвокатов... — Лодка проплыла мимо яхты, вышла на глубокую воду и с тарахтеньем мотора направилась в открытое море. — Джордж повернулся к Селине лицом. — Под тигром подразумевался я?

— Вряд ли. Он просто хотел избавить меня от лишних неприятностей.

— Но ты пренебрегла его советом.

— Да.

— Ты, кажется, хотела мне что-то сказать?

— Что я чересчур любопытная. Такая уж уродилась. Простите.

— Мне нечего скрывать.

— Меня вообще интересуют люди. Их семьи, родители.

— Мой отец был убит в сороковом году.

— И ваш отец был убит?

— Их эсминец был потоплен немецкой подводной лодкой в Атлантическом океане.

— Он служил в военно-морском флоте? — Джордж кивнул.

— Сколько вам тогда было лет?

— Двенадцать.

— А братья или сестры у вас есть?

— Нет.

— И что же с вами было потом?

— Потом... дай подумать... я закончил школу, отслужил в армии, потом решил остаться на военной службе, получил офицерское звание...

— А вам не хотелось стать моряком, как отец?

— Нет. Я думал, в сухопутных войсках веселее.

— И так оно и оказалось?

— В некотором роде. Хотя не настолько, как я надеялся. А потом... моему дяде Джорджу пришла в голову блестящая идея: поскольку у него не было сыновей, он решил, что я должен заняться семейным бизнесом.

— Каким же?

— Суконные фабрики в западном Йоркшире.

— И вы согласились?

— Да. Посчитал это своим долгом.

— Но без большой охоты.

— Да. Без малейшей.

— А что было дальше?

— Да ничего, — рассеянно ответил Джордж. — Проторчал пять лет в Бреддерфорде, потом продал свою долю в деле и уехал.

— А дядя Джордж не возражал?

— Не могу сказать, что он был очень доволен.

— И что же вы стали делать?

— Купил на вырученные деньги «Эклипс», несколько лет мотался по свету, пока не осел здесь, где и живу счастливо по сей день.

— И тогда вы написали книгу.

— Да, действительно написал.

— Вот это самое важное!

— Почему?

— Потому что это творчество. Это сидит у вас внутри. Способность писать — дар судьбы. Я, например, на такое не способна.

— Я тоже, — сказал Джордж. — Именно поэтому мистер Ратленд мистическим образом — с твоею помощью — напомнил мне о себе.

— Разве вы больше не собираетесь писать? А как же вторая книга?

— Поверь, я бы написал, если б мог. И даже начал, но получилась такая тягомотина, что я изорвал рукопись в клочки и предал их ритуальному сожжению. После этого у меня, мягко говоря, отпала всякая охота заниматься сочинительством. Правда, я обещал старику сделать еще одну попытку — хотя бы предложить идею, — и попросил год сроку, но... воз и ныне там. Мне сказали, что у меня творческий застой, а это, если хочешь знать, худший вид умственного запора.