Фея с улицы Иркутской дивизии - [14]

— Мама, — заглянул к ней в комнату Кирилл, — а что это с тетей Верой?

— В каком смысле?

— Она такая странная, как будто начинающая балерина. Идет и пол носками туфель щупает.

— Иди ко мне, психолог, — рассмеялась Сима и чмокнула подошедшего сына в стриженую макушку. — Тетя Вера и в самом деле как раз сейчас разучивает сольную партию в балете «Новая жизнь». А что ты еще новенького в ней заметил?

Кирилл, как человек ответственный, задумался.

— Со стороны кажется, что к ее туловищу приставили другие ноги.

— Молодец! — удовлетворенно кивнула Серафима, отпуская рвавшегося из рук сына — он, как всегда, торопился. — Возможно, я начала обновление не с той части тела.

Она послушала, как сын мчится по лестнице вниз — большинство жилых комнат было на втором этаже Симиного особняка, — и задумчиво добавила:

— Все-таки надо было начать с головы. Вернее, с лица, потому что голова у нее — самое проблемное место.

Глава 5

— Дорогая! — воскликнул Володька, заходя к ней сразу же после ушедшего Кирилла. — Что ты сделала с Верой?

— Хочешь сказать — тебе не понравилось?

Она нарочно оттягивала время, не объясняя, чтобы выговорились все ее мужчины. По крайней мере поподробнее объяснили бы ей свои впечатления от вида изменившейся Веры.

— Удивило до глубины души. Я думал, у нее и ног-то нет. Так, палочки для поддержки туловища. Такое впечатление, что ты откопала из снега нижнюю часть прекрасной статуи…

— Любишь ты красивости, Сумятин, — буркнула Сима, однако довольная собой.

— Ты меня перебила. — Володьке нравилось ее внимание, потому он не мог обойтись без театральных жестов. — Я хотел сказать, а поднимешь глаза повыше… Вах, какие ноги испортила!

— Подожди, дай срок… — загадочно произнесла Серафима и взглянула на Володьку своими серо-зелеными глазами.

Что за женщина! Каждый раз, когда он на нее смотрел, всегда желал. И ведь не скажешь, что красавица, но все в ней так живо, так женственно, такое очарование исходит от каждой черточки ее лица, плавного движения рук… Да что там говорить! Даже гипс на ее ноге выглядит донельзя эротично…

— Володька, ты хотел виноград подвязать, — напомнила Сима, уловив его жадный взгляд.

— А чем подвязывать?

Он надеялся, что она забыла приготовить, и он под шумок станет ей помогать, слово за слово, она женщина добрая, не станет его мучить. Жестоко не напоить умирающего от жажды…

— Вон, в кресле целая куча тряпочек, я приготовила.

Никогда ничего не забывает! Прокурор, а не женщина.

Но вообще-то Володька работать любил. Он только не любил, когда Сима старалась его куда-нибудь услать. С глаз долой. Ему тогда становилось тоскливо, и он понимал, что любимая женщина не слишком им дорожит, а он готов был для нее сделать все, что угодно. Или почти все. Потому что бросить пить у него не получалось. Он старался держаться, но потом наступали такие вот минуты, когда равнодушное лицо Симы наводило на мысли о том, что он, Владимир Сумятин, не нужен не только ей, вообще никому. Вот возьми он сейчас и умри — кто о нем заплачет… Разве что парочка бывших любовниц. После него на земле даже его генного набора не останется. Жизнь Сумятина в детях не продолжится, потому что у него нет детей!

Наверное, он давно бы ушел из этого дома, но стоило ему отойти даже недалеко, как неодолимая сила тянула его обратно. И уже забывался двухкомнатный рай, который сулила ему некая молодая женщина по имени Алла, работавшая с ним в одной фирме, к ней назло Симе иной раз подумывал уйти Володька.

Ей-то, может, он будет и нужен, да она ему не нужна. Разве можно сравнить Аллу и Симу? Эти две женщины — небо и земля, настолько разные. И если Алла может перед ним унижаться, заглядывать в глаза, уговаривать, то Симе достаточно пальцем поманить, и Сумятин к ней побежит…

— Она тебя не ценит, — шептала Алла змеей, когда замечала такую вот грусть в глазах Сумятина, — а я бы с тебя пылинки сдувала… Она подлая, она тебя у меня украла.

Сумятин в глубине души джентльмен, он не мог сказать женщине, что она выдает желаемое за действительное и никогда он ей не принадлежал. Разве можно украсть не твое?

Она постоянно возле него крутилась, выдумывая порой самые смешные предлоги, чтобы просто с ним заговорить.

— Пылинки сдувать!.. Хочешь сказать, я такой грязный, что даже пыльный?! — как-то рассвирепел Володька. Конечно, не от такого предположения, а от того, что она ему просто надоела.

— Нет, я же не в том смысле, — испугалась Алла, — я хотела сказать… люди так говорят, ты что, не понимаешь, что ли!

Почувствовала, что он нарочно ей грубит, и тоже рассердилась. Правда, тут же спохватилась. Нельзя было ей сердиться. По крайней мере до тех пор, пока ей не удастся приручить этого дикого, шалого мужика.

Вот так в этой жизни плохо всем, а если бы он мог оторваться от вредной Серафимы, кто знает, может, и нашел бы свое счастье. Взаимное.

Он подвязывал виноград, когда услышал, что у калитки кто-то звонит. И вышел открыть.

Все ясно, очередная подружка. Он и забыл, как ее звать. А может, и не знал. Распахнул калитку и свои объятия, вроде страшно рад.

— Проходите!

— А я думала, мы будем на ты, — проворковала та.