Фея Хлебных Крошек - [19]

Шрифт
Интервал

Глава пятая,

в которой мы знакомимся с Феей Хлебных Крошек

– Если вам, сударь, доводилось бывать в Гранвиле, вы наверняка слышали о карлице, которая спала на паперти и просила милостыню у входа в церковь?

– Я знаю о ней только из рассказа вашего дядюшки. Мне и в голову не пришло, что это несчастное создание сыграло какую-то роль в вашей судьбе, поэтому-то я не удосужился справиться о ней.

– Гранвильская карлица, – продолжал Мишель, – представляла собою женщину двух с половиной футов роста,[78] впрочем довольно стройную, причем малый рост был далеко не самой удивительной ее особенностью. Никто не знал, откуда взялась эта женщина и кто ее родители; что же до ее возраста, то во всей округе не нашлось бы старика, помнящего время, когда она была моложе, богаче и выше ростом. Люди образованные полагали даже, что объяснить те легенды, какие рассказывал о ней народ, можно, лишь предположив, что в наших краях жили одна за другой несколько таких карлиц и память жителей, воспользовавшись сходством лиц и наряда этих крохотных женщин, слила их всех воедино; в самом деле, поговаривали о какой-то грамоте 1369 года, которая в награду за прекрасные реликвии из Фиваиды,[79] принесенные карлицей в дар церкви, жаловала ей право спать на паперти перед главным входом и подносить прихожанам святую воду, дабы получать от них скромное подаяние.

Такое объяснение казалось тем более правдоподобным, что гранвильской карлице не раз случалось исчезать из города на месяцы, годы, а иногда и на несколько десятилетий, причем никто не знал, что с ней происходило во время этих отлучек, но, должно быть, она много путешествовала, ибо говорила на всех языках с той же легкостью, точностью и выразительностью, что и на французском, употребительном в Париже или Блуа, хотя и этот язык не был ей родным. Такое богатство памяти, которым она вовсе не хвасталась, ибо обычно говорила только на нашем нижненормандском диалекте, снискало ей, как нетрудно догадаться, большую славу среди учеников нашей школы, куда она приходила каждый день, чтобы собрать остатки завтраков, и, основываясь на этой ее привычке, а равно и на впитанных нами с детства суевериях и россказнях наших кормилиц и слуг, мы, мальчишки, прозвали ее Феей Хлебных Крошек. Так я и буду называть ее впредь.

Могу вас уверить, сударь, что не было такого перевода с французского или на французский, который поставил бы в тупик Фею Хлебных Крошек, причем, помогая нам сделать перевод, она одновременно старалась, чтобы мы разобрались в нем так же хорошо, как и она сама, отчего и работы, и познания наши становились несравненно глубже, ибо мы прекрасно понимали все, что она нам подсказывала, и могли обосновать свою правоту надежными источниками и логичными рассуждениями. Мы не были так неблагодарны, чтобы скрывать участие Феи Хлебных Крошек в нашей учебе, но почтенные наши наставники, которые видели в ней всего лишь жалкую нищенку, хотя и уважали ее за честность, предпочитали думать, что, оспаривая друг у друга пальму первенства, мы просто-напросто тешим себя невинной иллюзией.

«Ну и ну, – смеялись они, когда в их руки попадало превосходное сочинение по Цицерону, вне всяких сомнений достойное наивысшей отметки, – похоже, тут поработала Фея Хлебных Крошек».

А между тем это была истинная правда. Мне часто хотелось узнать, говорят ли так в Гранвиле и сегодня.

– Значит, друг мой, нынче Фея Хлебных Крошек уже не живет в Гранвиле?

– Нет, сударь, – отвечал Мишель, вздохнув и подняв глаза к небу.

Глава шестая,

в которой перед нами предстает Фея Хлебных Крошек собственной персоной и которая содержит множество деталей относительно ловли сердцевидок и способов их приготовления, достойных пополнить книгу, именуемую «Городская повариха»

– В Гранвиле не было школьника, не любившего Фею Хлебных Крошек, – продолжал Мишель, – но я, с тех пор как мне пошел двенадцатый год, питал к ней нежнейшее почтение и почти религиозную привязанность, проистекающую из совсем иного круга идей и чувств. Не знаю, чем это объяснялось – моей глубочайшей признательностью или рассказами дядюшки Андре, слушая которые я с малых лет пристрастился к необычному и сверхъестественному. Но что я знаю наверное, так это то, что и она отличала меня среди всех моих товарищей, и если бы я захотел, то мог бы сделаться первым учеником. Я, однако, этого не хотел, ибо, обгоняя других, мы навлекаем на себя их ненависть, так что дружеское расположение феи Хлебных Крошек было для меня куда дороже тех преимуществ, какие даруют нам знания и талант. Итак, мне доставляло огромную радость – и хвалиться тут нечем – во время аудиенций, которые она частенько давала нам на паперти перед началом утренней или Дневной мессы, отвести ее чуть-чуть в сторону и сказать: «У меня на этой неделе хватило времени, чтобы как следует поработать над сочинением, и я, мне кажется, написал его так хорошо, как только мог, пользуясь вдобавок вашими прежними советами, но вот Жак Пельве – родители хотят, чтобы он стал священником, – а вот Дидье Орри – у него отец болен и был бы счастлив узнать, что Дидье делает успехи в учебе. Я уже сделал все, что нужно, чтобы порадовать дядюшку и учителей, так что теперь мне хочется только одного – чтобы Жак и Дидье поочередно были первыми в классе до конца года. И еще, прошу вас, помогите, пожалуйста, сыну сборщика налогов, Набо: я знаю, что он меня не любит и при первом удобном случае надавал бы мне тумаков, но думаю, что чем лучше пойдут у него дела в школе, тем лучше станет его характер, испортившийся оттого, что он вечно оказывается последним».


Еще от автора Шарль Нодье
Адель

После 18 брюмера молодой дворянин-роялист смог вернуться из эмиграции в родной замок. Возобновляя знакомство с соседями, он повстречал Адель — бедную сироту, воспитанную из милости…


Изгнанники

Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная.Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.Первый роман Ш. Нодье «Стелла, или Изгнанники» рассказывает о французском эмигранте, нашедшем любовь в хижине отшельника.


Трильби

Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная.Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.«Все вы… слыхали о „дроу“, населяющих Шетлендские острова, и об эльфах или домовых Шотландии, и все вы знаете, что вряд ли в этих странах найдется хоть один деревенский домик, среди обитателей которого не было бы своего домашнего духа.


Жан Сбогар

Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная. Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.В романе «Жан Сбогар, история таинственного иллирийского бандита», словно в фокусе, сосредоточено все то новое в литературе, что так пленяло читателя 1820-х годов в произведениях романтиков.


Мадемуазель де Марсан

Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная.Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.Максим Одэн, рассказчик новеллы «Адель», вспоминает о своем участии в деятельности тайного итальянского общества и о прекрасной мадемуазель де Марсан, которая драматично связала свою судьбу с благородной борьбой народов, сопротивлявшихся захватам Наполеона.


Infernaliana или Анекдоты, маленькие повести, рассказы и сказки о блуждающих мертвецах, призраках, демонах и вампирах

Шарль Нодье (1780–1844), французский писатель, драматург, библиофил, библиотекарь Арсенала, внес громадный вклад в развитие романтической и в частности готической словесности, волшебной и «страшной» сказки, вампирической новеллы и в целом литературы фантастики и ужаса. Впервые на русском языке — сборник Ш. Нодье «Инферналиана» (1822), который сам автор назвал собранием «анекдотов, маленьких повестей, рассказов и сказок о блуждающих мертвецах, призраках, демонах и вампирах».


Рекомендуем почитать
Европейские негры

«Стариною отзывается, любезный и благосклонный читатель, начинать рассказ замечаниями о погоде; но что ж делать? трудно без этого обойтись. Сами скажите, хороша ли будет картина, если обстановка фигур, ее составляющих, не указывает, к какому времени она относится? Вам бывает чрезвычайно-удобно продолжать чтение, когда вы с первых же строк узнаете, сияло ли солнце полным блеском, или завывал ветер, или тяжелыми каплями стучал в окна дождь. Впрочем, ни одно из этих трех обстоятельств не прилагается к настоящему случаю.


Золотце ты наше

Питер Бернс под натиском холодной и расчетливой невесты разрабатывает потрясающий план похищения сыночка бывшей жены миллионера, но переходит дорогу настоящим гангстерам…


Канареечное счастье

Творчество Василия Георгиевича Федорова (1895–1959) — уникальное явление в русской эмигрантской литературе. Федорову удалось по-своему передать трагикомедию эмиграции, ее быта и бытия, при всем том, что он не юморист. Трагикомический эффект достигается тем, что очень смешно повествуется о предметах и событиях сугубо серьезных. Юмор — характерная особенность стиля писателя тонкого, умного, изящного.Судьба Федорова сложилась так, что его творчество как бы выпало из истории литературы. Пришла пора вернуть произведения талантливого русского писателя читателю.


Том 7. Бессмертный. Пьесы. Воспоминания. Статьи. Заметки о жизни

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Том 6. Нума Руместан. Евангелистка

Настоящее издание позволяет читателю в полной мере познакомиться с творчеством французского писателя Альфонса Доде. В его книгах можно выделить два главных направления: одно отличают юмор, ирония и яркость воображения; другому свойственна точность наблюдений, сближающая Доде с натуралистами. Хотя оба направления присутствуют во всех книгах Доде, его сочинения можно разделить на две группы. К первой группе относятся вдохновленные Провансом «Письма с моей мельницы» и «Тартарен из Тараскона» — самые оригинальные и известные его произведения.


Том 5. Набоб. Сафо

Настоящее издание позволяет читателю в полной мере познакомиться с творчеством французского писателя Альфонса Доде. В его книгах можно выделить два главных направления: одно отличают юмор, ирония и яркость воображения; другому свойственна точность наблюдений, сближающая Доде с натуралистами. Хотя оба направления присутствуют во всех книгах Доде, его сочинения можно разделить на две группы. К первой группе относятся вдохновленные Провансом «Письма с моей мельницы» и «Тартарен из Тараскона» — самые оригинальные и известные его произведения.