Фермер - [23]

Валера, отметив, что данная встреча должна отложиться в памяти, вручил мне шкатулочку-портсигар «зоновской» работы. «Эти изделия обходятся практически бесплатно, но выглядят чрезвычайно дорого - ручная работа. На зоне интервью брал - подарили; тебе передариваю». На вопрос, зачем он столько времени таскал шкатулочку с собой, ответил: «Чтоб тебе подарить. А если честно, предполагал у местных на что-то более существенное выменять, но они не придумали, как ее использовать, а до эстетического восприятия не доросли. Впрочем, как и ты».

«Блюдом от невесты» была местная сумчатая зайчатина - валлаби, тушенный в морской капусте, вместо хлеба - лепешки из аланг-аланга. Все это заблаговре­менно приготовила Си. «А вдруг вырвешься отсюда когда-нибудь! Хоть с чистой совестью сможешь рассказать, что пробовал в Океании что-то, кроме бульона «Кнорр» и кофе «Нескафе»!

Хижина Валерки была довольно ветхая. «Дед Загиа помер - вот мне и вы­делили за то, что я их хауду курить научил. Это у них мох такой. Но какой-то галлюциноген в основе имеет, а они и не догадывались. Правда, тут одна тетка меня чуть ли не посланцем злых духов объявила, но вождь - чувак продвинутый, отмазывает. Но беспредельничать не дает. Хочешь попробовать?»

Я тактично отказался, ссылаясь на мощный эффект от кавы.

- Ты, Димон, как и все, наверное, думаешь, что я - неудачник. Фиг ты угадал! Мы все неудачники, включая ретивого, но тем не менее уволенного со службы Гюнтера Краузе и изгнанного из университета доктора Вильгельма Шонера. Кста­ти, Гюнтер страдает эпилепсией. Поимела она его во время какого-то служебного напряга. Правда, ничего серьезного. И приступы не очень глубокие. Но ты сам по­нимаешь, что любой полет на «Викинге», в течение которого он отключится хотя бы на три минуты, закончится в царстве римского водолея и водохлеба Нептуна. Марина, как ты понял, пыталась заработать проституцией - типичное для жертв перестройки увлечение! Только внебрачно-случайное дитя да амнистия по случаю халявного референдума спасли ее от зоны за умышленное заражение весьма по­чтенного человека - клиента из властных сфер. Артур был метеорологом всего полгода. Чем занимался остальное время?. Кречинский - такой же поляк, как я татарин, хотя и из Польши. О тебе не рассказываю - ты сам о себе всё знаешь. Подобьем итоги: может быть, правильнее жить не трепыхаясь, не пытаться зара­ботать лишний балл в надежде, что твои потуги оценит Всевышний. Возможно, и мы сотворены им для какого-то опыта.

А знаешь, как у танайя хоронят? Не просто, как у мусульман, в углублении сбоку, а еще и лицом вниз. И руки за спиной завязывают. Лицом вниз - мол, Бог придет не с неба, а из недр земных. А руки заневолить - так как среди усопших немало недовольных предыдущей жизнью. Чтоб обидчиков не искал.

- Откуда ты всё знаешь, Валера?

- Вы говорите, я слушаю. И, между прочим, стараюсь записывать. Не знаю за­чем. Привычка сексотская. Мы, «журики», такие.

Си интимно простилась с Жеребцовым, коснувшись изящным носиком его плеча.

- Это у них типа поцелуя в щеку.

Валерка продолжал хлестать каву и покуривать мох-хауду до тех пор, пока его не одолела прогрессирующая усталость в сочетании со всесторонним охмурени- ем.

Последняя фраза экс-корреспондента, перед тем как он отключился, показа­лась загадочной, но, как вскоре выяснилось, была почти пророческой:

- Это они. Я их ждал. Воины стихии. Они разорвут, как тузик грелку, и твоего Гюнтера, и Шонера с Артуром. И тебя, Димон, за между прочим как нечего де­лать, если не сачканешь. А мне пофиг: я - легкий. Только злить меня не надо. Ложись на диване.

Я собирался по привычке лечь спать, сняв верхнюю одежду, но вовремя понял, что моя кожа несомненно испытает изрядный дискомфорт от контакта с дерюгой, которая покрывала «диван».

С УТРА

Заботливый Валерка, дежурно поругиваясь, преподнес утреннюю кружку кавы. Впрочем, чувство юмора если и покинуло его, то совсем ненадолго. Бук­вально, через минуту он устроил концерт-попурри из самопальных однострочий на известные песни разных времен и различного статуса: от трагичной «там в степи бухой помирал мужик» до лирической «без нее я, как без секса, жить не в состоянии». Завершил концерт практически неперевраным фрагментом арии, вы­сунувшись из хижины: «Приди скорей ко мне, мой друг! Я - твой супруг!» При­зыв, если и был услышан Си, то, естественно, понят ею и остальным племенем как странности белого прихлебателя и дуралея.

Но ему так и не удалось убедить меня «выбить клин клином»: куда милее сей­час казалась чашка «Нескафе голд», которую с утра подавали в «Хаймат». К тому же я обещал фатеру Шонеру наутро вернуться, а кава, как стало понятно еще вче­ра, здорово притупляет чувство долга. «Дерюга» оказалась не из местного льна, как я предположил, а из древесной коры. «Они называют эту ткань «тапа». Да и у них это сейчас редкость - предпочитают пользоваться достижениями китайской и европейской цивилизаций. Я же говорю: здесь дед Загиа жил. А вождь у танайя - с высшим математическим образованием. Хотя с логикой у местных - напряг. Не нужна им логика».