Ференц Лист - [32]

Тем временем Ференц вместе с матерью переехал в квартиру в доме 7 по улице Монтолон (rue Montholon), неподалеку от строящейся церкви Сен-Винсен-де-Поль[115](Église St.-Vincent-de-Paul) в одноименном приходе, основанном в 1804 году. Пока церковь не была возведена (из-за нехватки средств строительство затягивалось), в доме 6 по улице Монтолон действовала небольшая часовня на 200 мест.

Духовным наставником Листа в то время являлся аббат Жан Батист Барден (Bardin; 1790–1857), знакомый с ним еще с 1824 года. Нельзя недооценивать влияние этого человека на развитие молодого Листа. В юности он начал карьеру в качестве секретаря и доверенного лица знаменитого проповедника и политического деятеля кардинала Жана Сифрена Мори (Maury; 1746–1817). 17 декабря 1814 года Барден был рукоположен в сан, до 1818-го служил в Шатийоне (Chatillon), затем являлся «вспомогательным» (внештатным) викарием в Сен-Дени (Saint-Denis), а в декабре 1821 года был назначен в приход Сен-Винсен-де-Поль, где служил непрерывно в течение тридцати шести лет, вплоть до самой своей смерти, став первым викарием наконец-то освященной 21 октября 1844 года церкви. Аббат Барден отличался исключительной музыкальностью; его дом 4 по улице Монтолон, по соседству с Листом, даже имел славу своеобразного музыкального салона. Неудивительно, что аббат сразу же обратил внимание на гениального юношу и принял в его судьбе живейшее участие, а с 1828 года фактически заменил Ференцу отца. В 1829–1830 годах Лист приходил к своему духовнику практически ежедневно. Аббат Барден лично готовил его к конфирмации[116]. В то время мать и аббат Барден были для Листа самыми близкими людьми: с ними он делился переживаниями, от них не имел секретов, они помогали Ференцу справляться с последствиями душевного кризиса, начавшегося незадолго до смерти отца.

После возвращения в Париж Лист осознал несправедливое отношение общества к творцам и принижение роли искусства: «Когда смерть похитила у меня отца и я вернулся в Париж один и начал понимать, чем могло бы быть искусство и чем должен был бы быть художник, я был буквально раздавлен теми непреодолимыми препятствиями, которые со всех сторон вставали на пути, предначертанном моими мыслями. Кроме того, не находя нигде ни отклика, ни сочувствия — ни среди светских людей, ни тем менее среди людей искусства, прозябающих в спокойном безразличии и не знающих ничего ни обо мне, ни о целях, которые я себе поставил, ни о способностях, которыми я наделен, — я ощутил горькое отвращение к искусству, каким я его пред собой увидел: униженном до степени более или менее терпимого ремесла, обреченным служить источником развлечений избранного общества»^[117].

Впоследствии, когда с развлекательностью искусства стал нещадно бороться Рихард Вагнер, Лист был полностью солидарен с другом и единомышленником. Искусство, по Вагнеру, принимает на себя роль последнего мессии, способного спасти человечество, а следовательно, истинный художник не имеет права идти на поводу у низменных вкусов толпы. Вагнеровское кредо борьбы за полное обновление вкусов публики, за переустройство мира через искусство сродни убеждению Ф. М. Достоевского, что красота спасет мир. В статье «Искусство и революция» Вагнер писал: «Мы хотим сбросить с себя унизительное иго рабства, всеобщего ремесленничества душ, плененных бледным металлом, и подняться на высоту свободного артистического человечества, воплощающего мировые чаяния подлинной человечности; из наемников Индустрии, отягченных работой, мы хотим стать прекрасными, сильными людьми, которым принадлежал бы весь мир как вечный неистощимый источник самых высоких художественных наслаждений. <…> Что возмущало архитектора, когда он принужден был тратить свою творческую силу на постройку по заказу казарм и домов для найма? Что огорчало живописца, когда он должен был писать внушающий отвращение портрет какого-нибудь миллионера; композитора, принужденного сочинять застольную музыку; поэта, вынужденного писать романы для библиотек для чтения? Каковы должны были быть их страдания? И всё это оттого, что приходилось растрачивать свою творческую силу на пользу Индустрии, из своего искусства делать ремесло»^[118].

Но Вагнер написал эту статью лишь в 1849 году, в 36 лет; Лист же интуитивно пришел к тем же идеям в 1827-м, когда ему исполнилось шестнадцать! А к 1837 году он уже предельно ясно высказал свою позицию в «Путевых письмах бакалавра музыки»: «Былого социального искусства больше не существует, нового — еще нет. Кого встречаем мы по большей части в наши дни? Скульпторов? Нет, фабрикантов статуй. Живописцев? Нет, фабрикантов картин. Музыкантов? Нет, фабрикантов музыки. Всюду есть ремесленники, и нигде нет художников. И в этом жестокие муки для тех, кто родился гордым и независимым, как истое дитя искусства. Он видит вокруг себя этот рой ремесленников, внимающих вульгарным прихотям и фантазиям невежественных богачей — фабрикантов, отдающих себя им в услужение, склоняющихся перед каждым их взглядом, склоняющихся до самой земли и всё еще считающих свои поклоны недостаточно низкими! И он должен считать их своими собратьями, должен терпеть, что толпа не делает между ними различия, окружает его таким же тупым ребяческим восхищением и награждает столь же вульгарной похвалой»