Феномен Табачковой - [49]

В половине восьмого она уже расхаживала по мосту. Гривастые ветлы над водой, как всегда, напоминали о тех временах, когда она прибегала сюда на свои первые свидания с Сашенькой. Они читали стихи, целовались и мечтали поехать в далекую Сибирь, на родину Сашеньки. Подумать только, как все перевернулось, как далека она от той девчонки, что свиданничала здесь и была уверена в своей будущности художника. Впрочем, так ли уж далека? А не ближе ли с каждым днем? И не уживаются ли в ней сейчас все ее возраста, такие разные, непохожие друг на друга и, однако, единые в своей первооснове?

На мосту появился худячок в куртке и вязаной кепке с козырьком. Прогулочным шагом подошел к перилам, облокотился на них. Уж не Чубчик ли? Голова на тонкой голой шее, зябко выглядывающей из-под воротника, вертится то вправо, то влево, присматривается к прохожим.

Минуту помедлила и решительно подошла к мальчишке. Стараясь не волноваться, с ходу огорошила вопросом:

— Чубчик?

— А вам откуда известно? — встрепенулся он.

— Мне все известно, — сказала серьезно, разглядывая мальчишку. Безвольные детские губы, пучок волнистых волос из-под кепи, голубые глаза. Лицо открытое, добродушное, жадное к впечатлениям. — Вот ты какой.

Забилась тревога — пропадет парнишка, ой, пропадет! Такие идут за любым, кто поманит. А что, если поманить ей? Нет, только испугается, вспорхнет воробышком и поминай, как звали.

Она вынула из шубки сложенную бумажку-пароль и показала Чубчику. Лицо его мгновенно просияло:

— И вы тоже? И вам, значит, говорят; «Иди ты знаешь куда!»?

Она кивнула.

— Вот и уйдем. — Мальчишка развеселился, расхорохорился и уже поглядывал по сторонам не с опаской, а нетерпеливо. — А то ведь осточертело одно и то же выслушивать. Возьмем и уйдем, да?

— А может, подумаем? — робко возразила она.

— Что, сдрейфили? — он презрительно сморщился. — Как хотите, а я пойду. — И вдруг как-то сразу сник, съежился и заметно побледнел. Она проследила за его взглядом и увидела чисто опереточного злодея. В их сторону шел верзила не по сезону в зеркальных очках, с папиросой во рту. Воротник его распахнутого пальто был поднят, на шее болталось полосатое кашне. Чубчик медленно двинулся ему навстречу, точно под гипнозом его зеркальных стекол. А ей стало смешно: не втянута ли она и впрямь в какой-нибудь фарс? Или, может, чего доброго, снимают скрытой камерой документальную комедию, что-нибудь для сатирического «Фитиля»?

В конце моста, у тротуара, стояли «жигули» дымчатого цвета. Верзила и Чубчик направились к машине.

— Эй-эй, постойте, — спохватилась она, и бросилась догонять их. Верзила обернулся. Запыхавшись, она подошла к нему и протянула бумажку-пароль. Незнакомец поймал ее в зеркало очков, внимательно оглядел, взял рисунок и опять выжидательно уставился на нее.

Она икнула от подкатившего к горлу смеха пополам с испугом и быстро проговорила: «Сердце, два перца, папа римский и черт крымский».

Незнакомец без тени улыбки кивнул, и все трое пошли к автомобилю.

— На заднее сиденье, — сказал он сквозь зубы, отворяя дверцу и задергивая шелковые занавески. Сел за руль и молча перебросил через плечо две черные сатиновые повязки.

«Что стоит неплотно завязать их? — подумала она. — И впрямь детская игра. Но зачем эта серьезность?»

Кажется, она фыркнула, потому что верзила обернулся.

— Надеюсь на вашу добросовестность, — сказал он, трогая машину с места.

Снежные звезды леденили ее лицо, и она никак не могла понять, откуда они — окна ведь закрыты. Звезды облепили лоб так, что она вскрикнула, опасаясь ожога.

— Тише, милая, тише! Сейчас полегчает. — У кровати сидела няня и держала на ее лбу грелку со льдом.

— Мне к лейтенанту Яичко, — сказала она, заморгала и не смогла сдержать слез, вспомнив, что лежит на больничной койке.

— Завтра придет, — успокоила няня.

И опять полуявь-полусон…

— Можно снять повязки, — сказал верзила.

Автомобиль въехал на территорию парка, старого, полузаброшенного. Асфальтовые аллеи еле угадывались под слоем припорошенных снежком угасших листьев. Деревья стояли тихие, будто пристыженные кем-то, беззащитные и жалкие в своей безлиственной ледяной наготе.

«Жигули» остановились у старинного здания, которое охраняли распластанные на парапетах львы. Здесь, в бывшем графском имении, долгое время была контора СМУ, потом сюда перебралась геологоразведка, а теперь его реставрировали под археологический музей. Фасад подпирали разбухшие от дождей леса. Холмики песка, кирпичей, железные кадки с гашеной известью все было присыпано листьями и скудным снежком, Видно, работы отложили до весны.

Они вышли из машины. Верзила дал им знак подождать, поднялся по сбитым мраморным ступеням и потянул на себя бронзовую ручку полупрозрачной двери. Она не поддавалась. Тогда он обошел здание вокруг, подергал еще одну дверь, но и та была заперта. Он вернулся к парадному входу и забарабанил в стекло.

Загремел засов, дверь распахнулась. На крыльцо вышла коротко стриженная девушка в джинсах и мальчишеской рубашке с закатанными рукавами.

— Маечка, салют. Принимай новичков, — верзила кивнул в их сторону.

— Проходите, — сказала девушка.