Феномен - [26]

— Сколько можно говорить, что бегемот не летел и ничего не огибал, не было вообще никакого движения. Пространство искривилось…

— Знаю, слышал уже. И все-таки, как это хоть приблизительно можно представить?

— В обычном трехмерном пространстве нет аналогов искривлению четырехмерному пространству. Представь себя в такой искривленной позе, когда смотришь в свой собственный затылок. Такая петрушка, Санечек.

— И что же, бегемот тоже сидел в блок-отсеке?

— Нет, в Майами другая конструкция камеры, но Пота-Попа примерно такой же массы, как и в «Аленушке», только адрофикс перлунакции … виноват. Короче, при флуктации Поты-Попы образовался силовой коридор с замысловатой конфигурацией, а бегемота угораздило попасть в него.

— Он был в лаборатории?

— Нечего ему там делать. У них при институте большой лесопарк, там много разных животных и бегемотов полно. А силовой коридор всепроникающ и наш бегемот оказался на пути коридора. Животного хватились не сразу, ведь Люси и Гек занимались проблемой времени, а не перемещением тел, поэтому не предполагали, что толстокожий трансферовался, тем более в Восточное полушарие, пока не услышали наше сообщение. И почему-то, Санек, именно на твой балкон. Это не совпадение.

— Так я же феномен, — в шутку сказал я.

— То-то и оно, что феномен, — серьезно ответил Владимир. — Между тобой и бегемотом есть какая-то связь. Но американцы-то молодцы. Прямо молодчаги! Сами того не ведая, они здорово помогли нам. И рады этому еще больше нас. Я люблю их, Санечек!

— Стоп, Володя. Неувязочка. Ты говоришь, что американцы хотят замедлить течение времени, хотят управлять им. Но вы же умеете это делать. Ведь у вас продукты хранятся в замкнутом пространстве, в котором почти нет времени, поэтому они всегда свежие.

— Это иллюзия остановки времени, просто все физические и химические процессы в веществе сильно заторможены способом умеренной нейроплифекции. А Гек и Люси занимаются настоящим временем. Эта проблема ого-го!

Мелодично звякнул видофон. Меня вызвала Юлия:

— Саша, ровно в восемь я жду тебя у входа в парк Лунета, — и, не дожидаясь ответа, исчезла.

— Свидание? — удивился Владимир.

— Прогулка. С тобой же никогда не погуляешь, хотя бы подышать свежим воздухом.

— Ну, воздух у нас всегда и везде свежий. Я понимаю, тебе скучно, а я — сухарь. Но подождем, Санек, еще немножко, мы на славу отдохнем. Американцы ознакомятся с нашей работой, после чего заберем бегемота и полетим во Флориду. Нас приглашают. Попробуем оттуда опять переместить нашего любимца. А ты чего суетишься? Ах да, свидание-прогулка.

Он придирчиво оглядел меня, велел заменить рубашку, сам причесал меня, зачем-то обдул и даже ногти на пальцах посмотрел.

Но с Юлией я не встретился. Ко мне неожиданно нагрянула целая компания, предводительствуемая Добрыней. Компания, а точнее делегация, оказалась весьма представительной — члены Высшего Ученого Совета. Мог ли я когда-нибудь предположить, что ко мне на квартиру для личного знакомства придет сам Президент Академии наук Великой России. Президент ничем не выделялся среди своих спутников и не выходил на передний план. На вид молодой, невысокого роста, шапка волос на голове, глаза чуть раскосые, одет в скромный костюм с огромными накладными карманами, он, как мне показалось, даже смутился, когда Добрыня представил его.

— Вот ты какой, — улыбнулся Президент и, бегло осмотрев комнату, остановил взгляд на покосившемся шифоньере — бегемотова работа.

— Устраивает жилье?

— В самый раз, — ответил я.

— И хорошо, что в самый.

Охватившая меня поначалу робость исчезла. Ни тени официальности, самые что ни на есть простые обыкновенные люди. У нас состоялось нечто вроде пресс-конференции. Мест было мало. Президент, солидный черноглазый академик и две элегантные женщины, смеясь, втиснулись на диван, трое уместились на сдвинутых двух стульях, самый низенький, доктор каких-то наук, сел на корточки, сказав, что ему так очень удобно, а Владимир с Добрыней принесли себе из кухни табуретки. Я отвечал на вопросы и видел по лицам, что ответы мои не удовлетворяют ученых. Потом все захотели осмотреть место, на котором я объявился. И мы прибыли в парк Шебико. Возле валуна, где я лежал в момент своего пробуждения, возвышался беловато-матовый трехгранный столб. И кто его поставил? И зачем?

— Историческое место, — кивнул на столб Владимир.

А меня все спрашивали. Да и вопросы-то были интересными, касавшиеся не столько физической стороны дела, сколько психологической. Не было ли у меня такого ощущения, будто кто-то сидит во мне и руководит моими действиями? Не было ли предчувствия, что, несмотря на очевидную смерть от рака желудка, я останусь живым и здоровым? Не замечал ли, что солнце вдруг стало фиолетовым, не казалось ли мне, что мысль моя обретает массу, и я как бы вижу ее, уносящуюся в вечность? Не всплывали ли в памяти воспоминания о моих далеких предках? Мечтал ли я когда-нибудь попасть в будущее? И бог знает о чем еще не спрашивали.

На все вопросы я отвечал, что не чувствовал, не замечал, не помню.

— А как ты думаешь, какая сила перебросила тебя к нам? — спросил белобрысый и безбровый академик.