Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст - [149]
Дистанция между охраной и сотрудниками лагеря с одной стороны и заключенными с другой обычно была не столь большой, как в немецких лагерях. Низший персонал и охранники зависели от дополнительных доходов. Так формировались коррупционные цепочки между уголовниками и облеченными властью заключенными, в которых участвовали также ссыльные, работавшие на производстве в лагерях, и сотрудники лагерей. Периодическое вмешательство Москвы, увольнения и аресты устраняли только самые значительные нарушения. Учитывая повсеместный дефицит в экономике, эти усилия вряд ли могли производить значительный эффект [Юкшинский 1958: 72; Nord-lander 1998]. В начале 1930-х годов, когда все еще наблюдалась нехватка охранников, заключенные в удаленных регионах охраняли сами себя. Охранники, которых часто набирали из уголовников, улучшали свой рацион, устраивая набеги на окрестности [Jakobson 1993: 43, 99; Stettner 1996: 256–59; Hedeler 2002: 109–131, 110, 116, 120; Макуров 1992: 38–39]. (К концу войны практика охраны заключенными самих себя применялась даже в Германии) [Orth 1999: 54; Wagner 2004: 440].
В первой половине XX века лагерь стал преходящим опытом для огромной части населения (в особенности мужского пола): начиная с молодежных, летних, учебных лагерей и казарм и заканчивая лагерями для военнопленных, трудовыми, концентрационными и, наконец, лагерями уничтожения, часто бывшими составной частью лагерной территории. Лагерь был институтом и социализации, и наказания и являлся характерной чертой тотальной войны и тоталитарных диктатур. Лагеря и принудительный труд воплощали собой негативный аспект Volksgemeinschaft и социализма, которые были с воинственным пылом и воодушевлением поддержаны большей частью общества. Лагеря являлись частью процесса трансформации общества – создания в Германии и на подконтрольных ей европейских территориях общества апартеида и создания в СССР общества, организованного в соответствии со стратифицированными правами. Спектр лагерей варьировался от учреждений всестороннего контроля и эксплуатации до мест истребления трудом. В лагерях сочеталась экономическая «продуктивность» с наказанием вплоть до «израсходования» заключенных. Используя эту комбинацию, преступные государства получали экономические выгоды, не обращая внимания на человеческие жизни.
Если взглянуть на отношения между охранниками и охраняемыми, то в обеих системах обращает на себя внимание организационная сила карательных структур. Серьезное различие же заключается в том, что в случае Германии с грязными, жалкими заключенными сохранялась значительная дистанция и вражда по признаку национальной принадлежности, а в СССР различия и социокультурная дистанция между заключенными и низшими чинами была незначительна. Специальная идеологическая обработка не играла большой роли в обоих случаях. Обстоятельства содержания в полувоенном исправительном учреждении провоцировали жестокость и равнодушие к страданиям и смертям заключенных.
Даже действуя в системе террора, лагерное начальство полагалось на делегирование исполнения наказаний и эксплуатации, а тем самым на сотрудничество (и коррупцию) с частью угнетенного населения. Получив минимальные необходимые для выживания привилегии, эта разнородная масса выстраивала и обеспечивала работу лагерей, в том числе и периодически занимаясь охраной заключенных. По терминологии И. Гофмана, в тотальных институтах тоже развивалась подпольная жизнь. Примечательно, что это приводило к периодическому использованию уголовниками права вето в советских лагерях или к проявлениям солидарности среди заключенных и помощи в организации побегов.
При сравнении советской и нацистской систем лагерей нельзя сглаживать различия между ними. В немецких лагерях принудительный труд и истребление заключенных были одним из элементов ведения войны, имевшей целью реструктуризацию европейских народов под «германским» владычеством. Это подразумевало более решительные (по сравнению с СССР) планы и действия касательно массовых убийств. Но и СССР был не чужд политике социал-дарвинизма и национализма в отношении населения. Организованный голод, депортации и специальные поселения были системообразующими для советского государства. Статус заключенного в СССР был, однако, более изменчивым, чем в нацистской системе управления. Это, безусловно, было связано с более долгой продолжительностью правления Сталина и с тем, что большинство заключенных были советскими гражданами, чье перевоспитание, хотя бы теоретически, не считалось полностью невозможным. Это относилось и к военнопленным «фашистам».
Обе системы лагерей сформировались и закончили свое существование при диктатуре фюрера (или вождя). Другими словами, в обеих системах существовала связь между культом руководства и различными формами, уровнями и целями террора.
Источники
Адамушко 2004 – Лагеря советских военнопленных в Беларуси: 1941–1944: Справочник / Под ред. В. И. Адамушко и др. Минск: НАРБ, 2004.
Гроссман 1958 – Гроссман В. С. Треблинский ад // Повести, рассказы, очерки. М.: Воениздат, 1958. URL: http://militera.lib.ru/prose/russian/ grossman2/02.html (дата обращения: 17.09.2020).
