Феномен «Что? Где? Когда?» - [72]

- Но получается, что у нас телевидение - это что? Искусство? Или это поле информационного общения людей?

- Все равно загибается. И поле информационное загибается, и искусство. Возьмем информацию, как вы говорите. Мы информацию получаем не от слов по телевидению. Не от слов. Будь ты трижды политический обозреватель, трижды там какой-то ведущий какого-то шоу, ток-шоу программы политической… Информация... Человек так устроен. Импульсы идут от наблюдения. Вот, от того, как вы сейчас сделали этот жест, да? Это для меня значит больше, чем то, что вы говорили в течение часа. И это для всех так. Это закон. То есть телевидение, как искусство... как любое искусство, оперирует... апеллирует прежде всего к чувствам человека. А что сейчас у нас творится? Все больше и больше там выверяется. Балансируются. Особенно политические

слова, политические фразы... Выверяется, с кем ты, против кого ты? Посмотрите, в каком положении оказываются многие популярные ведущие. Они говорят медленно. Они все время думают, они... Чтобы и этим было хорошо. И этим. И чтобы сохранить свою оригинальность, и чтобы свой стиль как бы в политике, чтобы свою струю, свой стиль, свое направление как бы сохранить... Мимо - все. Это все - мимо. И чем дальше, тем все больше и больше, и больше. Это как бы про информационное поле.

- То есть получается, что здесь человек как бы свою индивидуальность не может показать уже?

- Давно уже.

- Получается, что он уже давно зависит от вот этих вот манипуляций, которые происходят вокруг него?

- И вокруг него, и в нем самом. Самое главное - и в нем самом. Потому что мы рождаем новую публику. Публику дебилов. А публика дебильная рождает дебилизм в нас самих. Поэтому безвыходность полная. Посмотрите на Западе телевидение. Там...

- Мы переняли уже все, что можно, по-моему, оттуда. И не только.

- Да, естественно.

- А посмотрите, какие игры сейчас на телевидении? Во многом они являются по большому счету копиями ваших "Что? Где? Когда?".

- Естественно. Там даже интонации ведущего те же самые в определенных местах. Но дело не в этом. Дело в том, что это и нужно. Мы говорили с вами о воровстве. Это и нужно для той дебильной публики, которая смотрит на Западе телевизор, вот эти мыльные оперы... да любое, там... игры... политические всякие там обозрения, репортажи – это все дебилизм. Потому что в этом нет и не может быть искусства, то есть приближения к жизни. Потому что ты все время находишься под каким-то полем воздействия. То есть ты все время балансируешь, высчитываешь, ты работаешь разумом, ты апеллируешь к разуму, или к подобию разума. Чувства тоже. Быть может, это старческое брюзжание. Я даже знаю заранее, как бы я обозначил этот кусок, если он пойдет: старческое брюзжание.

- Может быть, мы просто переоцениваем публику? Может быть, ей действительно только вот это надо? Может быть, мы всегда ее переоценивали?

- Нет. Вы знаете, я прочел миллионы писем телезрителей. И вы знаете, вот эта несчастная страна, в которой мы с вами живем, это единственное место, где еще сохранились смешные люди, которые гибнут как мухи, оттого, что их не отапливают, и в тоже время еще письма пишут про Пушкина, или про что-то, что их совершенно не касается. Западные, они - ага, мне надо подумать над этим - копейку. Копеечку. Да? А если... Нет, я думать не хочу. Вы дайте мне что-нибудь такое, чтобы меня удовлетворило, чтобы меня пощекотало, и чтобы мне было хорошо. Я плачу за этот ящик, и чтобы мне было хорошо. Он ничего не хочет знать лишнего. Я не хочу сказать, что там все такие. Но те, кто высоколобые, как говорится, те, кто еще думает, они не смотрят там телевизор. Не смотрят там телевизор. Это я точно говорю. Это я знаю точно.

- Но у нас телевизор заменил все зрелища.

- Потому что их становится все меньше и меньше. Этих городских сумасшедших, которые смотрят "Что? Где? Когда?". Я надеюсь - все меньше и меньше. Поэтому я и говорю, что программа не может так жить. Ни с точки зрения окружающей среды... Как пример, я привел прямой эфир и рекламу. Ни с точки зрения самой сути, то есть публики. Ведь не будешь же делать для части публики... Ну, можно сделать, конечно. Я не знаю. Может быть, это все перейдет в Интернет. Может быть, это все перейдет... Вот, ощущение. Если бы мне сейчас сказали: прямого эфира у вас больше не будет.

- Почему?

- Это очень дорого. Это на самом деле очень дорого. А будет только запись. Как я говорю, консервы. Я бы ушел в Интернет. Потому что там, как ни странно, в этом ящике, в котором я ничего не понимаю, там есть непосредственное общение. Там есть непосредственное общение, хоть и за глаза, я его сейчас... ну, сейчас у нас еще такие проволоки, такие сети, которые ничего не выдерживают. Но, может быть, потом и видно будет этого человека. Да? Там есть прямой эфир. То есть время искусства равно времени жизни. Это формула. Для всякой... Для телевидения, для Интернета... И вот, Интернет больше приблизился к жизни с точки зрения времени. Телевидение уже отстает. Мы, как мамонты, сейчас, вымираем. И я нахожусь на похоронах.

- Это та причина, по которой вы решили вот, устроить такую...