Феномен «Что? Где? Когда?» - [10]

Но и врачам без анализов тоже было невозможно лечить больного! В общем, я прожила там полтора месяца. Днем меня кто-то менял, я уезжала на одну работу. А в двенадцать ночи в больнице для меня начиналась другая работа. И на сегодняшний день для меня нет проблемы в любую больницу проникнуть или посидеть, договориться остаться на ночь. Потому что я знала, через какие черные ходы это делается. Я достала себе белый халат, достала шапочку медицинскую. Причем в Институте имени Вишневского надо было еще и через пропускной пункт пройти, там же еще и патруль существует. Ничего. Проходила. Говорила, что я медсестра такого-то отделения, выходила купить себе булочки. В двенадцать ночи, потому что уже где-то в десять ложатся врачи, значит, в двенадцать ночи я проникала через черный ход в палату, и там, уже в кресле возле Ворошилова, спала всю ночь. И так я работала на двух "работах", пока он не пошел на поправку. И Вишневский, наш лечащий врач, сказал: "Я могу Вас выписать". Ворошилов поехал в Дом творчества писателей в Малеевке. На жесточайшей диете, на воздухе он и поправился окончательно.

И потом у него был всплеск той же болезни через восемь лет. Я его снова повезла к Вишневскому. И только тогда мы его все-таки уговорили проглотить эту лампочку. Тем более уже какие-то заморозки появились. И вот когда наш лечащий врач посмотрел в эту лампочку, он сказал: "Владимир Яковлевич, вот Вы тогда отказались проглотить. И мы Вас лечили методом тыка. И вылечили Вас, можно сказать случайно. А у Вас была язва, потому что там остался рубец. Если бы мы знали это с самого начала!"

И вот Ворошилов болел последнее время уже только после передачи. Опять он держался всю серию передач на 25-летие. После этого решил, что работать вообще больше не будет. Он плохо себя чувствовал все последнее время. Я ему твердила: "У тебя язва. Пойди проверь". "Нет у меня язвы. Меня смотрел лучший гастроэнтеролог Москвы. Ты же знаешь, я никогда не глотал эту лампочку. Я ее никогда не проглочу". Я говорю: "Но ты ее уже глотал. Помнишь, с Вишневским?". В конце концов, я его уговорила все-таки. Он пошел, проглотил лампочку. Оказалось, что у него снова открылась язва. Это было буквально за месяц до смерти, где-то в феврале. Он начал лечить язву. Три недели он ее пролечил и собрался уезжать. Собрался поехать во Францию. И вот опять начал со мной свою вечную игру, этот спор. "А вот как ты думаешь? Мне врачи говорят, что лучше еще неделю попить препараты и тогда можно не глотать эту лампочку, и не проводить обследование, потому что они мне все равно гарантируют, что я могу спокойно ехать и отдыхать". Я говорю: "Я считаю, что для тебя лучший вариант не глотать сейчас лампочку, лучше еще неделю лекарство попить и поехать". Вот буквально накануне того страшного дня у нас с ним был разговор. 9-го числа. Он сказал: "Ты знаешь, вот все-таки мне врачи говорят, что... если... Ну, у меня же появляются вот эти боли, если я в горку поднимаюсь. Одышка и боль. А врачи мне говорят, что если у меня будет болеть, чтобы я обязательно проглотил таблетку нитроглицерина. И если мне будет помогать, значит, у меня стенокардия".

Я говорю: "Так надо же принять".

Он говорит: "Но ты же знаешь, что я не буду ее принимать, потому что, если я ее проглочу, и у меня окажется стенокардия, то зачем мне это нужно?!"

По сути, он погубил себя сам, когда отказался принять таблетку нитроглицерина.

- А скажите, Вы сначала влюбились в него, а потом поняли, что он гений? Или Вы сначала поняли, что он гений, и потом влюбились в него?

- Вы знаете, я не знаю насчет там гения, но, что на самом деле это была очень крупная и магнетическая личность, это правда. И его нельзя оценивать с точки зрения поведения обыкновенного человека. От него исходило такое энергетическое поле, что не влюбиться было нельзя, хотя меня он для начала просто оскорбил, с самого первого момента.

- Это была Ваша первая встреча?

- Да. Первая встреча.

- Как это было?

- Ну, до этого я просто знала, что такой Ворошилов существует. О нем в редакции... Ну, у нас была очень дружная и тесная "молодежка". Там совершенно замечательные люди и личности были. Я могу о них много говорить. И по сей день, слава Богу, в основном все существуют. Но вот о нем ходили какие-то пугающие разговоры. Он все время приходил такой мрачный. Со своим портфелем. Потом с чемоданом. И все равно мрачный. Неприятный такой человек, из тех, которые входят, и все сразу испуганно затихают. Такая маленькая комната, все затихали, и сразу начинали как-то по-другому разговаривать. А он ни с кем не общался.

- А Вы молоденькая, хорошенькая были. И чем же Вас заинтересовал такой несимпатичный человек?

- Да поначалу ничем. Я вообще тогда об этом не думала. Мне, действительно, сколько тогда было - 21 год или 22. Нет, 22 все-таки. Или 23. Я пришла только-только ассистентом режиссера в Молодежную редакцию.

И вдруг меня назначают к Ворошилову, ассистентом на "Аукцион". И вот наша первая встреча на Шаболовке во втором корпусе. А у меня как раз ребенок был маленький. Сколько ему было, год или два Борису тогда? Я всегда была такая миниатюрная, худенькая. А здесь я растолстела, весила, наверное, вот как сейчас, выглядела солидно. И страшно страдала от этого. Потому что при моем росте такой вес. Для меня это было просто ужасно. И вот я подхожу, и первые слова Ворошилова, которые слышу в свой адрес... Он так на меня смотрит и говорит: "А, понятно, какая ты, Наташа Крюк... Такая же толстая, как и я". Я с этим в жизни еще никогда не сталкивалась, чтобы мне вот так, в открытую, просто хамили. Нормальный взрослый человек, вроде уже давно не ребенок, который может... вот так нахамить. То есть у меня сразу внутри такой протест поднялся против этого человека. Но я не могла себе позволить в этот момент высказать что-то вслух. Набычилась, обиделась, но промолчала.