Феникс и зеркало - [9]

А указания, как изготовить предмет, о котором они говорили сегодня, были. И если не слишком многочисленные, то, во всяком случае, точные. Мария оставила записи о том, как изготовила подобное зерцало для Имперского Прокурора Александрии, а некий анонимный гений, известный как Мастер Кос, рассказал о том, что в своей жизни сделал не менее трех зеркал, два из которых оказались удачными. Кое-какие сведения на сей счет приводились и в «Халцеотионе» Теодоруса, и в «Справочнике» Руфо.

— Можно провести некоторое теоретическое обоснование. — Вергилий прервал тишину, обозначив свое возвращение из облаков мысли громким мычащим звуком. — Нельзя полагать, будто атомы, составляющие поверхность зеркала, пассивны и только отражают свет, не передавая никакого возбуждения вовнутрь. Иначе нам пришлось бы предположить, что взгляд совершенно неосязаем, а это, очевидно, не так, поскольку всякому многократно доводилось видеть, как человек оборачивается, едва чувствует неизвестным образом, — что ему смотрят в спину.

— Принимается, — резюмировал судейским тоном Клеменс.

— Но любая поверхность, воспринимающая осязаемые ощущения, — продолжал формулировать мысли вслух Вергилий тем скучным академическим тоном, который притуплял эмоции и оставлял часть мозга свободной для работы, должна передать некий отпечаток этих ощущений дальше. В любом случае сохранить его на себе. Откуда следует, что бывшее в употреблении зеркало кратко говоря — словно бы покрыто туманом, хотя и почти незаметным, возникшим в результате аккумулирования впечатлений. Поэтому для нашей работы весьма существенно, чтобы большая часть атомов металла, используемого в изделии, не имела никакой прежней истории. Ремесленной истории, я имею в виду. Обыкновенный мастеровой станет работать и со старой бронзой. Не то мастер — он возьмет лишь ту бронзу, которой ранее в природе не существовало. Но бронза не является самородным металлом. Это сплав меди и олова. Обыкновенный кузнец, чтобы сделать бронзу, использует слитки олова и меди. Иной раз, впрочем, медь доступна в форме окислов. Понятно, что он не способен изготовить девственную бронзу, поскольку имеет дело не с девственными оловом и медью. Лишь чистые вещества, еще никогда не попадавшие в работу, только они могут быть использованы при изготовлении магического зеркала. То есть…

— Ты обижаешь меня, излагая детали, известные любому новичку, не говоря уже об адептах, — раздраженно перебил его Клеменс. — Где-то на твоих полках лежат ноты музыки Верхнего Востока, сочиненной теми, кто исполнял ее при дворах царей Чандрагупты и Ашоки, — ты знаешь, как пылко я ее люблю. И что же, всякий раз, когда я прихожу к тебе, чтобы… когда сам не занят собственной работой, ты вечно говоришь со мной о вещах, которые мне совершенно не по вкусу. Драгоценное время проходит в пустых разговорах и потом оказывается, что уже слишком поздно, позднее, чем думал…

И он поднялся, чтобы уйти.

— Погоди минуту, — задержал его Вергилий движением руки.

Клеменс остановился и, морщась, принялся что-то бормотать себе под нос. Вергилий ненадолго замолчал. Наконец он улыбнулся — обычной сегодня улыбкой, болезненной и слабой.

— Помоги мне в этом деле, — сказал он, — и ты сможешь листать страницы музыки мастеров Чандрагупты и Ашоки[6] сколько тебе вздумается. Я отдам книги тебе.

У Клеменса перехватило дыхание. Казалось, его огромная фигура раздалась еще больше. Взгляд алхимика блуждал по книжным полкам, словно он пытался обнаружить там именно эти книги. Лицо его побагровело, и он опустил сжатую в кулак ладонь на странный шар, поверхность которого была покрыта цветной картой — в соответствии с теорией Аристарха о том, что мир шарообразен.

— Послушай, — тяжело вздохнул он. — Эти книги были у тебя задолго до нашего знакомства. А в друзьях мы давно. И ты знаешь о моей страсти к ним. Что же такое для тебя эта Корнелия, что лишь теперь, и только теперь ты предлагаешь их мне в качестве платы за мой труд? Она тебе угрожала? Но чем? Она подкупила тебя? Посулила ключик из золота и слоновой кости от своей спальни? Сунула его тебе в ладонь? Ради исполнения ее причуды нам… потребуются время и тяжелый труд, если только это вообще исполнимо! Почему…

Голое его пресекся, застрял в горле.

— Время и тяжелый труд… — Лицо Вергилия перекосилось, и он отшвырнул от себя свитки. — Два года я работал на Солдана Вавилонского, человека мудрого и великого, перебравшего в свое время две сотни и двадцать одного соплеменника, дабы выбрать из них единственного, чье возвышение способно положить конец мщению и кровопролитию в стране… Я пришел к нему и два года разрабатывал систему каналов и шлюзов, чтобы одну из провинций избавить от наводнений, а две другие — от засухи. И после этих двух лет он взял меня за руку и повел в свою сокровищницу. Мы прошли мимо его богатств, мимо золота, серебра, слоновой кости, изумрудов и пурпура — мы прошли ее всю насквозь, из конца в конец, и он вывел меня наружу со словами: «Нет, всего этого мало…» И как плату за мой труд отдал мне две книги о музыке восточных царей… Ты думаешь, он не ценил их или не оценил мое время и мои труды? Ты думаешь, их не оценил я, потому что мало в этом смыслю? Нет, когда цыпленку пришло время вылупиться из яйца, то не нужны тут ни герольды, ни трубы. Все на свете происходит своим чередом. Время и тяжелый труд… Я возвращался из Вавилона через Дакию и остановился на ночь в гостинице, в той же гостинице, что и магнат Лупескус, взявший на откуп Императорские рудники этой богатейшей страны. Я выслушал его рассказ о том, как медленно и мучительно рабы выносят из-под земли корзины с камнем, вспомнил о сделанном мною для Солдана и тут же, угольком на куске дерева, набросал для Лупескуса план, как выполнять эту работу с помощью воды — дешевле, лучше и быстрее. Он дал мне тысячу дукатов золотом, лошадей и повозку, чтобы перевезти их, и каждый год отправляет мне по тысяче дукатов. Да, эти деньги мне нужны, получать их приятно, но ценю я их не слишком высоко. Потому что я знаю — не внакладе и он, то, что я предоставил ему, приносит в год сотни тысяч, да и заработал я их в две минуты… Иной раз я спрашиваю себя: на кого же я работал эти два года? На Солдана или на Лупескуса? А если на Лупескуса, то на него или на его рабов, которые благодаря мне освобождены теперь от работы, выдавливавшей кровь из-под их ногтей, если они старались, и из их спин, когда были ленивы?