Феникс - [3]

- Неужели? - откликнулся Георг, чтобы не обидеть человека равнодушием.

- Ага!.. - обрадовано продолжил водитель, поощренный вниманием. Приснилось, будто я у себя на родине - Тамбовщине. Иду это я по полю. Кругом цветы, солнце светит, небо голубое... Короче, благодать. И смотрю, значит, тамбовская баба лежит... пардон, женщина. Голая. С двумя вот такими арбузами... хе-хе-хе... Лежит, значит, на травке, загорает. Я говорю ей: "Не помешаю?"

- На следующем перекрестке сверните направо, пожалуйста, - сказала Инга.

- ...А она мне: "Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее". Я говорю: "Мне особо разлеживаться некогда, ехать надо, сейчас зеленый дадут. Так что, говорю, надо поторопиться..." - " А ты успеешь?" - спрашивает она. "Конечно, - говорю ей, - мы шофера народ скорый..."

- А сейчас - налево, - продолжала командовать Инга.

Шофер замолчал, переключая внимание на дорогу. Высунув кончик языка и удерживая дыхание, вписался в сложный грависто-скрежещущий поворот.

- Ну и как, успели? - усмехаясь, спросил Георг, чтобы несколько смягчить паузу в разговоре, вызванную вмешательством Инги.

- А как же! - весело хохотнул шофер. - Разрезал один и уплел за милую душу. Ничего арбузец... не очень сладкий только, но сочный. Да и такой сойдет, в жару-то...

- Здесь, пожалуйста, остановитесь, - сказала Инга.

Машина встала как вкопанная. Георга бросило вперед так, что он повалил спинку переднего пустующего сидения.

- Так вы что, арбуз там ели? - сказал он машинально, вылавливая в кармане бумажник.

- Ну да, я же так и говорю, - удивился шофер, - а ты об чем подумал?

Георг смущенно вскинул брови, неопределенно мотнул головой и достал хрустящую купюру.

- Ну, я пойду, - сказала Инга, - догоняй!..

Водитель запихал полученные деньги в карман кожанки и заржал смехом здорового человека:

- А ты, видать, подумал, что я у нее трояк стал просить взаймы?.. Ха-ха-ха!..

Заразительный животный смех шофера поглотила ночь вместе со звуками мотора удаляющегося такси. Слегка покачиваясь, Георг пошел по направлению к светлому пятну, которое по мере приближения обрело очертания элегантно одетой молодой женщины. Благодаря хорошему освещению, эта женщина довольно ловко прикрепила на лацкан его куртки планку с какой-то надписью, после чего энергично взяла под руку.

- Что это? - спросил Георг, косясь на пластиковый прямоугольник у себя на груди.

- Гостевой пропуск, - ответила Инга, - не снимай его, а то не пустят.

- Ну и порядочки у вас тут, на правом берегу, - добродушно посетовал гость.

- А у вас, на левом, по-другому? - Она неуловимо быстро набрала код, клацая ноготочками по пружинным кнопкам, и бронированная дверь отворилась.

- Да, в общем, так же, - согласился Георг, - только еще с хамскими прибамбасами.

Георга ввели в гулко-мраморный подъезд бывшего элитного дома досоветской постройки. Наши полуночники задержались у конторки консьержа, показав дежурному свои пропуска. Желтый свет из маленького окошка бил наотмашь, слепил глаза, но Георг все же разглядел набриолиненный пробор и цепкие, с собачьим вниманием, глаза. Привратник разинул рот, чтобы задать какой-то вопрос, но Инга сунула ему в окошечко полкроны, и набриолиненный цербер передумал издавать звуки и только с шумом выдохнул воздух.

"У этого ночного консьержа рожа довольно противная, - подумал Георг, по-моему, он любитель подглядывать. И подслушивать..."

Инга предвосхитила озабоченность своего гостя и успокоила его, сказав насчет консьержа:

- Не волнуйся, он новенький, еще толком никого не знает...

Лифт допотопного образца, с металлической сеткой, поглотил припозднившуюся парочку влюбленных и неторопливо, солидно гудя, повез их на седьмое небо. Он и она стояли и смотрели в глаза друг другу. Он был дальнозорким, не носил очков, хотя следовало бы, и потому вблизи не особенно отчетливо видел. И потому с повышенным вниманием смотрел он на лицо, что было так близко от его собственного, на темные ресницы, опущенные на бледную кожу щек, на классический нос и прекрасных пропорций рот. Это лицо без оговорок можно было назвать красивым, в нем превосходно уравновешивались одухотворенность и потаенная чувственность.

Он снова почувствовал прилив возбуждения и притянул женщину к себе, взявшись руками за ее мягко-упругую попку. Она обняла его за шею и, наклонив голову к левому плечу, подставила свои сочные губы для поцелуя. Георг жадно припал к ее отзывчивым устам, словно вампир, пытающийся высосать душу из податливого женского существа. Не знаем, как там насчет души, но порцию приятного, жарко-коньячного духа он получил.

"Сдается мне, что женщина эта - моя лебединая песнь, - не без грусти подумал Георг и не удержался от ерничанья над собой: - или гусиное гоготанье, я бы сказал..."

И еще он подумал, что нужно постараться запомнить все происходящее с ним до мельчайших подробностей: нежнейший атлас внутренней стороны ее губ, пахнущие ароматным шампунем локоны темно-каштановых волос, длинные дрожащие ресницы закрытых глаз...

Он вдруг вспомнил свою первую девушку. Шестьдесят, кажется, девятый год шел тогда. Новогодняя ночь. Они встречали его втроем: он, его сестра и подруга сестры - Виолетта. Сестра рано легла спать, а они с Виолеткой целовались, целовались, целовались, сидя за столиком в комнате, освещаемой мерцающим светом экрана телевизора и трепетным язычком пламени свечи. Целовались, целовались, целовались, пока не загорелась столешница от растаявшей до конца свечи. Потушив огонь, они снова принялись за поцелуи, пока у Виолетты не лопнула кожа на нижней губе и не пошла кровь. "Ну вот, сказал он, - теперь ты уже не девушка"