Феникс - [28]

Георг решился, наконец, спросить бывшего кагэбешника, с какой целью он ворошит угасшие уголья, какого рожна ему, бородачу, надо... но вдруг расфокусировал взгляд и через голову этого надоедливого типа и через открытую дверь в смежную комнату увидел там стоящий у стены гроб, обтянутый черной материей с белыми рюшками. У них, оказывается, похороны, подумал Георг, а я... Я тут, как пятое колесо в телеге...

Но поведение гостей вовсе не напоминало поведения людей, пекущихся об уважении к памяти покойного. Сквозь туман сигаретного дыма слышались чивиканье поцелуев, которым предавалась джинсовая пара. В противоположном углу гостиной кто-то ржал, как ишак: "и-а-иа-ха-ха-ха!" Тренькала гитара. Человек с лошадиным лицом и соответствующими зубами играл и очень плохим голосом пел что-то - то ли из раннего Розенбаума, то ли из позднего Галича. "А может, хозяйка чудит, - предположил Георг, - спит в этом гробу, как Сара Бернар..."

Из комнаты с гробом доносились весьма двусмысленные звуки: прерывистое дыхание, громкий шепот, возня какая-то. "Ну, скоро ты?.." - спросил женский голос недовольным тоном. В ответ раздалось уханье, похожее на совиное.

- Может быть, вас интересует один вопрос? - произнес Ланард на ухо Георгу так, что тот от неожиданности вздрогнул.

- К-какой вопрос?

- Зачем я копаюсь в старом, никому уже не нужном дерьме, вроде памятника Ленину?..

- Ну так зачем же вы копаетесь? - раздраженно спросил Георг.

- Тогда, в 89-м, в Москве, вами всерьез заинтересовались, я имею в виду КГБ СССР. Ваше предложение наделало много шуму, подняло волну читательских откликов самого противоречивого толка. Стоило вам только шевельнуть пальцем, и вы могли бы возглавить общественное движение. Но вы вякнули и замолчали. Однако на Старой площади переполошились. Ведь вы замахнулись на их самое святое... Они ведь там не знали, что вы просто балабол. Они там все принимали всерьез, потому что глупей их надо было еще поискать на улице... Ретрограды из ЦК КПСС до судорог боялись всех вдруг оттаявших диссидентов, всех этих немытых писателей, припадочных художников, обкуренных музыкантов, а пуще всего - певцов... Ну так вот. В наше управление на вас пришла ориентировка, а мне поручили это дело разрабатывать.

Ланард, вновь переживая прошлое, весь словно бы засветился изнутри, так преображается верующий, прикоснувшись к святым мощам.

- Был поставлен вопрос о вашей ликвидации. И вопрос этот был решен в положительном аспекте...

Георг весь взмок, словно оказался в сауне.

- Угадайте, кому поручили исполнить приказ о ликвидации?..

- Судя по вашей довольной физиономии - вам... верно?

- Угу. - Муж Инги победоносно взглянул на конфидента. После чего затушил докуренную сигарету в пепельнице, словно раздавил гадкое насекомое. - Ну, потом начались события, которые всем нам хорошо известны... Кстати, Игорю Талькову в этом отношении повезло значительно меньше... Ведь он жил в метрополии и, в отличие от вас, продолжал петь. И еще как петь!.. Н-да... Но самое забавное в этой истории не это.

Ланард выдержал драматическую паузу, как в телевизионной игре на миллион, паузу, от которой можно было упасть в обморок от недостатка кислорода.

- Самое забавное здесь то, что приказ о вашей ликвидации не был отменен.

Георг весь замерз, словно голый вышел на мороз.

- Это какой-то идиотизм... махровый вздор! - Художник от возмущения с трудом подбирал слова. - Уже нет той страны, которая отдавала преступные приказы, и уже не существует той организации, их исполнявшей!..

- Но я-то еще существую! - злобно прошипел Ланард. - Или вы полагаете, что слово офицера, офицерская честь уже ничего не значат?!

- Послушайте, вы нездоровы...

- Но заметьте, веду себя цивилизованно.

- Мне действительно повезло, - сказал Георг.

В комнатке с гробом кто-то ухал все громче и громче и, наконец, замолчал после долгого протяжного стона. Заскрипели пружины кровати, из комнаты вышла и направилась в ванную тощая рыжая девица в одной комбинации, надетой на голое тело.

Притончик еще тот, подумал Георг, сгорая от стыда. Сборище психопатов и развратником. Он встал с дивана, выискивая глазами Ингу, с намерением дать понять ей, что уходит. "Мужней жены" нигде видно не было, и он вновь один пересек гостиную, стараясь ни на кого не глядеть и держать голову прямо. Тут, возле двери, ведущей в коридор, они его и поймали.

Марго и Инга схватили гостя под локотки с двух сторон и, несмотря на неудовольствие, выражаемое им, потащили его к столу. Их энергичными стараниями он был посажен за стол, после чего они стали усиленно его кормить и поить. А, черт с ними, все равно идти рано, подумал Георг, когда тепло от выпитых подряд двух рюмок водки разлилось по телу. Горячая нога Инги прижалась к его ноге, и ему стало совсем хорошо.

Из комнаты с гробом вышел, пошатываясь, некий типус лет сорока отроду, с брюшком. Он был небрит и неопрятен. Весь его наряд состоял из черной майки с фотопортретом Че Гевары и легкомысленных трусов типа "бермуды", спускавшихся ниже колен. Огладив брюшко и пегие свои волосы, тип уселся за стол, к счастью, за противоположный от Георга край.