Феникс - [25]

Андрей не оставил никакой предсмертной записки, где объяснялись бы мотивы, побудившие его сделать ЭТО. С тех пор минуло более десятка лет, но для матери Андрея поступок сына так и остался навсегда необъяснимым. Георг же полагал, что знает причину, вернее совокупность причин. Они на поверхности: всевозрастающая тяга к алкоголю, вечная нехватка денег, настойчивые требования жены, дать семье как можно больше средств к достойной жизни, надвигающаяся старость (ему уже было 28!), а он всегда хотел быть молодым. И, конечно, неудовлетворенные амбиции. Время уходит, а он все бегает с пистолетиком, красуется в джинсовом костюмчике (этакий ковбой!) перед девочками-кассирами. Но то, что было хорошо и здорово в молодые годы, теперь вызывало лишь глухое раздражение. Кое-кто - и таких немало - в его годы уже получили солидные должности: кто - управляющего, кто - зама, кто зав. отделом, на худой конец, - начальника смены; а он все тот же мальчик на побегушках. Стыдно, горько и обидно.

А главное, нет любви! Любви с большой буквы, о которой он мечтал... о которой тайно писал стихи... И уже ясно просматривается финишная прямая: лысина в 30 лет, семейные скандалы, становящиеся день ото дня все истеричнее, и осознание полной своей несостоятельности. В самом широком смысле этого слова (Служба в ракетных войсках не проходит бесследно для мужского организма). Сам Андрей свои неурядицы сводил к одному: "Они зажимают меня по национальному признаку, расисты поганые...", говорил он в пьяном виде, и просил у тетки Эммы одолжить ему немного денег.

Могилу Андрея Георг посещал редко. Она находилась в 30 километрах от города, за рекой Калмой, на Северном кладбище. И потому так повелось: раз в год посещал расположенное близко от левобережного центра города успенское кладбище с праздничной толпой русскоязычных демонстрантов. Георг мысленно беседовал с бывшим управляющим государственного банка, почитая его как бы за начальника своего бедного брата. Может быть, думалось Георгу, они ТАМ встречаются... Так уж вы, ваше высокоблагородие, не сочтите за труд, передайте привет от меня моему братцу... В счастливое время вы умерли, господин статский советник, в конце 90-х годов XIX века. За сто с лишним лет до нас, не увидев ни революций, ни войн, ни прочих прелестей социализма и постперестроечной мерзости запущения. Вам повезло... В жизни главное вовремя умереть!

Помаячила и растворились во мгле ушедших эпох бледная тень Кермика, ненадолго воскрешенная мыслью Георга, пока он шел с подругой вдоль ограды русского погоста. Скорбная же тень брата всегда сопровождала его, как своя собственная. От этого призрака никуда не денешься. Некий укор совести всегда будет колоть душу, тяжелым крестом довлеть над ним. Вероятно, ему можно было как-то помочь? Главной своей виной Георг считал то, что именно он сманил брата, позвал в эту чужую страну, когда брат, будучи в армии, с ним переписывался. Возможно, ДОМА этого бы с ним не случилось...

Вскоре с удобной песчаной тропинки Инге понадобилось свернуть в места нехоженые, на диковатый пустырь. Поддерживая друг друга, они пошли по осклизлой, размытой от дождя глине, имевшей сверху какой-то зеленый налет, похожий на тину. Впереди маячил характерный для левобережья пейзаж: не то стройка, не то развалины.

Наконец они вышли к жилому строению, окруженному деревьями. Очередное привидение: очаровательный уголок, кусочек старого мира, осколок серебряного века.

ДОМ

Что за странный дом,

Что за люди в нем....

Образа и те перекошены...

В. Высоцкий

1

Дом находился в глубине обширного двора, обнесенного старинной оградой - снизу каменной, сверху чугунной. Внутри, вдоль ограды, высились деревья, и никакие-нибудь там дурные тополя, а благородные липы. Особняк в два этажа по виду был старинным, дореволюционной постройки, с фальшивыми колоннами по фасаду. За свою долгую жизнь этот дом тоже видывал многое. В советскую эпоху кому-то показалось, что высокие полуовальные сверху окна слишком велики. Проемы заложили кирпичом и вставили рамы по тогдашнему стандарту, от чего казалось, будто дом близоруко прищуривается.

За темными стеклами колебались огни свечей.

Они взошли на низкое скрипучее крыльцо, на котором некогда, быть может, топтался какой-нибудь титулярный советник, не решаясь тронуть бронзовую ручку дверного молотка. Ручка позеленела от времени, "это уже был труп ручки, но когда-то она несомненно щегольски блестела на солнце, радуясь жизни". Вещи, как люди, стареют и умирают.

Инга толкнула незапертую дверь. Коридор. Тьма египетская. Потом блуждающие огни приплыли из глубины дома. Кто-то нес подсвечник с тремя горящими свечами. "Ах, Инга! Как я рада!.. - чмок, чмок. - А я вас еще в окно увидела..." - "Марго, это - Георг, он художник... Маргарита Евграфовна, моя подруга..." - "Очень рад встрече..." - "Для меня большая честь, принять человека художественного дарования! Не смущайтесь... Однако пойдемте же... Я приношу свои извинения за темноту. Представьте, у нас отключилась электроэнергия. Я звоню в электрическую компанию и предъявляю им претензии, а они отвечают - война. Я говорю им: меня не касается - война там у вас или мир. Я исправно плачу по счетам, извольте и вы выполнять свои обязательства. Скажите, я не права?" - "Безусловно, вы правы, мадам, это неслыханное безобразие". - "Вы очень милы, ну пойдемте же, я вас представлю гостям..." "Ни в коем случае! Не люблю китайских церемоний, желаю оставаться инкогнито...". - "Ну, как знаете, прошу..."