Феникс - [12]

Я тут заболтался, мемуарист долбаный, и совсем забыл, за чем, собственно, пришел на завод им. "Ш.", много лет спустя после увольнения отсюда. Уж, конечно, не затем, чтобы сыграть на струнах души ностальгический романс. А пришел я сюда с весьма прозаической целью: чтобы попросить плотника Реутова по старой памяти изготовить мне рамы для картин. Подрамники для холстов я сколачиваю сам, а вот рамы - это уже искусство другого рода, чем мое, тут нужен специалист своего дела.

Я надеялся, что жив еще старый столяр, мастер золотые руки, по прозвищу Аще, что он помнит меня и сделает по сходной цене рамы. Они нужны мне до зарезу в связи с затеваемой "ОБМОСХУДОМ" (Объединение Молодых и Старых Художников) общегородской выставкой, в каковой мне любезно предложили участвовать. Боже, что я несу! Предложили, как же! Все надо самому пробивать, предлагать, напоминать... Но вот все уже пробито, предложено, напомнено, и теперь мне нужны рамки для моих "шедевров". Покупать рамы в салоне для меня дорого, и я прибегну к услугам этих шкуродеров только в случае самом крайнем.

И вот, лелея ностальгические чувства (все-таки не удержался), я прохожусь сначала по коридорам заводоуправления, а потом и по территории завода. Я весьма и весьма удивился, когда обнаружил во многих местах свои стенды, которые я когда-то оформлял. Большинство из них хорошо сохранились и смотрятся довольно прилично, хотя прошло много лет. Это меня радовало, но одновременно и удручало. Это означало, что жизнь завода еле-еле теплится, почти остановилась. И теперь он, завод, перевалив за порог нового тысячелетия, влачит жалкое существование. А бы выжить. Ему уже не до новых веяний дизайна.

7 АВГУСТА

Вчера был какой-то нескончаемо длинный день, поэтому веду хронику по часом.

С утра пораньше - опять на завод. В прошлый раз я не застал Реутова в цехе. (Любимый анекдот моего отца: "Где Рабинович?" - "Ушел по цехам". "Сам ты - поц и хам!") Реутов был на больничном. Но сегодня он уж точно выйдет. "Да-да, буду завтра как штык, аще, ты меня знаешь, я, аще, слов на ветер не бросаю... Приноси чертежи: с размерами и со всей трехомудью - я сделаю". - "Только, Николай Николаевич, пожалуйста, дерево должно быть абсолютно сухим!" - "Ты, аще, меня не учи, у меня материал завсегда сухой, я, аще, из кримлины никогда ничего не делаю... я тебе не Махонек какой-нибудь..."

Это я с ним говорил по телефону. И вот Реутов воочию. Я встречаю его в столярном цеху. Боже ж мой, как старик сдал за эти годы. Кожа да кости! Но из глубины черепной коробки смотрят по-прежнему живые, хитроватые глаза. Хотя теперь они больше похожи на горящие в нишах огоньки свечей, которые в любую минуту может погасить резкий порыв ветра. "Фу! - шумно дышит Реутов, снимая с головы теплую кепку и вытирая потную лысину полотенцем, похожим на портянку. - Загоняли совсем пенсионера... Вот уйду, с кем они работать будут, смены-то нет. Приходят какие-то юнцы со стеклянными глазами да бабы, которые отродясь молотка в руках не держали".

Это он зря женщин принижает. Видел я раньше, приходя в столярный цех, как женщины сколачивали ящики для боеприпасов. Чудо! С ОДНОГО удара они загоняли гвоздь по самую шляпку. Работали как роботы-автоматы. Меня тогда это очень поразило. Сейчас в цеху вялотекущая видимость трудового процесса. Большинство народа уволено было еще в 90-е годы - никому не нужны стали ящики для снарядов, первый цех закрыли, снаряды выпускать перестали. Теперь перебиваются случайными заказами. Чем тут занят Реутов? Но он, я уверен, вовсе не завышает свою значимость. Ныне всех трудоспособных пенсионеров призвали на трудовой фронт. Поговаривают, что поскольку, в силу объективных причин, республика наша находится во враждебном окружении, Первый цех опять откроют. Если найдут растасканное оборудование.

Я вежливо, стараясь не задеть его творческого самолюбия, объясняю ему, какими должны быть рамы - их профиль, размеры и прочее. Реутов слушает, по ходу дела высказывает разумные замечание, делает толковые поправки. Когда вопрос с рамками решен, я тактично интересуюсь его здоровьем и здоровьем его жены. Реутов с уверенностью заявляет, что еще лет с пяток протянет на этом свете. "Потому что очень уж хочется узнать, чем же закончится это блядство". А так все нормально. Огорчает его лишь тупость жены. "Вот же бабы-дуры. Опять моя обожгла руку. И кажный раз она это делает, когда надо зажечь сразу две конфорки на газовой плите. Так она сначала зажигает ближнюю, потом тянется рукой над пламенем и зажигает дальнюю конфорку. И, конечно, обжигает себе руку. Она у нее уже вся в волдырях! Я говорю ей, ты, аще, понимаешь, что делаешь?! Кто же, аще, так зажигает? Неужели у тебя аще не хватает ума сообразить, что сначала надо зажечь дальнюю, а уж потом ту, что у тебя под носом. Нет, она аще не понимает... и кажный раз такая история..."

Я со вниманием выслушиваю его старческое брюзжание, потом передаю привет от своего бывшего напарника Анатолия, который уже тоже, как и я, здесь не работает, но который был в большой дружбе с Аще. Собственно, я для Реутова мало что значу. Он возится со мной благодаря тому, что я - коллега его товарища.