Femme fatale выходит замуж - [44]

– А Крылов говорит, что у Пересветова от волнения просто горловой спазм случился. Спазм и еще что-то такое нервное, отчего он был вынужден повернуть голову в твою сторону… В общем, в шею что-то вступило, – вспомнил Сидоров. – А все остальное – просто гнусные измышления.

– Но платье у тебя было потрясающее! – воскликнул Айхенбаум. – Действительно, чем-то оно напоминало свадебное, да, Яшка? Это нарочно или случайно?

– Далось вам это платье… – с отчаянием произнесла Жанна. – Да пропади оно пропадом!

Она снова упала на диван и, накрыв лицо диванной подушкой, застонала. Айхенбаум с некоторым усилием отнял у нее подушку:

– Жанна, мы пришли поддержать тебя…

– Поддержать? – закричала она. – А это тогда что? Вот это, это!..

Она указала на расставленные на столе бутылки.

– Это легкий антидепрессант, – доброжелательно произнес Сидоров. – Скорее для нас, чем для тебя. Мы же за тебя волнуемся… Где у тебя посуда?

– Да вон, на полках. – Айхенбаум открыл дверцы шкафа. – Нет, я все больше склоняюсь к мысли о том, Яша, что у Жанны никакого романа с Пересветовым не было. Досужие домыслы!

– А что дало тебе повод сделать такой вывод? – с любопытством спросил Сидоров.

– Элементарно – Жанна дома, одна, никакого Пересветова поблизости не наблюдается. Стали бы влюбленные проводить выходные врозь!

– Я убью вас… – в отчаянии пробормотала Жанна. – Нет, это невыносимо! Над этим нельзя шутить, нельзя – понимаете!

– Начнем с легких напитков… – Айхенбаум ловко открыл шампанское, разлил его в бокалы. – Ну, за нашу Жанну!..

Сидоров с некоторым усилием усадил Жанну, обнял ее за плечи:

– Перестань, все будет хорошо. Не кисни…

Айхенбаум вложил в ее руки бокал:

– За тебя, Жанна.

Она отпила из бокала, не чувствуя вкуса шампанского, произнесла с трудом:

– Вы в курсе, что Нина избавилась от ребенка?

– Серьезно? – удивился Сидоров.

– В общем, а что ей оставалось делать? – пожал плечами Айхенбаум.

У Жанны задрожали руки, и она половину бокала пролила себе на колени. Айхенбаум предупредительно подал ей салфетку.

– Вы не понимаете… Это ужасно!

– В конце концов, Нину никто не заставлял делать это, – важно произнес Сидоров. – Как я понимаю, это было полностью ее решение.

– С женщинами это случается часто, – кивнул Айхенбаум. – И никто никогда из этого не делает трагедии. Такова жизнь.

– Дурак… Ладно, я скажу – Юра из-за меня бросил Нину. Это я во всем виновата.

Сидоров налил ей еще шампанского.

– Ну, а ты-то к нему что чувствуешь? – серьезно спросил он.

– Я? – Жанна залпом выпила бокал и задумалась. – Я люблю его. То есть… Ну да, я люблю его, только почему-то сейчас не могу видеть…

– Это нонсенс, – строго произнес Руслан Айхенбаум и сел рядом с Жанной по другую руку. – Ты не можешь любить Пересветова. Он… Он не тот человек. Это наваждение.

– Да, это наваждение! – горячо согласился Яша Сидоров. – И, как всякое наваждение, оно скоро пройдет…

– Но почему – наваждение?.. Почему – «не тот»?.. – рассердилась Жанна.

– Потому что ты сейчас не с ним. Ты с нами. Ну где, где он, твой Юрочка Пересветов?.. Пересветов, ау! – пропел Айхенбаум, снова разливая шампанское в бокалы.

– Что мы празднуем? – с недоумением спросила Жанна. – Пир во время чумы какой-то…

– Вот ты сама и ответила. Пир во время чумы… – Айхенбаум быстро поцеловал ее в щеку.

Сидоров показал ему кулак и чмокнул Жанну в другую щеку – он ни в чем не желал уступать другу.

– Нет, у меня от этой шипучки изжога, – поморщился Айхенбаум. – Все, перехожу на нормальные напитки… Яшка, открывай вискарик!

Оба скинули пиджаки, оставшись в белых рубашках.

– Я поняла… – вздохнула Жанна. – Вы собираетесь у меня заночевать, а утром отправиться на работу. Так?

– А что такого? – пожал плечами Руслан Айхенбаум – под рубашкой у него перекатывались мышцы. – Ты против?

– Нет, – не сразу ответила Жанна. – Оставайтесь. Одной мне страшно. Очень страшно.

Сидоров с Айхенбаумом сели с бутылкой у ее ног, на полу.

– Глупенькая… чего же ты боишься? – улыбнулись они.

– Себя. Себя я боюсь, – тихо сказала она, положив руки им на головы. Каштановые, с рыжинкой, жесткие волосы Сидорова, мягкие темные пряди Айхенбаума… – Вам не кажется, что Крылов меня теперь уволит?

– Платоша велел передать, что ты можешь посидеть дома недельку-другую, пока все не уляжется, – вспомнил Яша Сидоров, нежась под ее рукой. – Некоторые из граждан настроены против тебя, но это ничего, мы сумеем защитить нашу Жанну…

Втроем они довольно быстро управились с виски.

– Слушай, а почему ты не поешь? – спохватился Айхенбаум. – Ты же должна петь?

– С чего бы это? – удивилась Жанна.

– Ну как же! У тебя же мать эта… известная певица вроде!

– Ксения Дробышева, – подсказала Жанна.

– Вот-вот! Кстати, почему ты не Дробышева, а Ложкина?

– Потому что у моего папы фамилия – Ложкин! – засмеялась она и принесла из другой комнаты гитару. – У меня ни слуха, ни голоса… «Мы себе давали слово – не сходить с пути прямого… Вот новый поворот, что он нам несет – пропасть или взлет? Омут или брод…» – отчаянно заголосила она, бренча по струнам.

– Нет, это невозможно… – покачал головой Руслан Айхенбаум и отнял у нее гитару. – Ты очень красивая женщина, Жанна, но ты действительно не певица.