Феллах - [73]

Фармави и его спутники уехали. Но феллахи еще долго не расходились. Все были возбуждены, радость переливала через край, каждому хотелось поделиться с другими своими мыслями. И только накричавшись до хрипоты, люди стали проталкиваться к выходу. Однако перед уходом каждый считал своим долгом еще раз громко поприветствовать своих земляков и восславить победу справедливости.

Солнце уже приблизилось к зениту, когда в помещение кооператива ворвался шейх Талба.

Куда только девалась его степенность и надменный вид! Ловко работая локтями, а то и пуская в ход свою палку, он протиснулся вперед и начал обнимать вернувшихся. Но при этом он не выпускал руку дочери, которую держал цепко, как коршун свою добычу. Дойдя до Салема, он испытующе глянул ему в глаза и со вздохом произнес:

— Ну, ладно, греховодник, забирай свою Тафиду! Что поделаешь? Я дал обет султану Ханафи: если вернешься в добром здравии, отдам за тебя дочь. Что ж, приходится его выполнять — получай невесту! Хотя, клянусь аллахом, ты и ногтя ее не стоишь… Но ничего не поделаешь — обет есть обет. Так что поздравляю тебя!

Все рассмеялись, потом захлопали в ладоши, загалдели, кое-кто даже издал пронзительные загариды — заорал что есть мочи, болтая пальцем во рту, совсем как это делают на свадебных и других радостных торжествах.

Инсаф, целуя Тафиду, во всеуслышание потребовала — пусть шейх здесь же, в присутствии всех, объявит о свадьбе. Предложение Инсаф горячо поддержали.

— Чего тянуть! — послышались голоса. — Заключай брачный договор, шейх, и дело с концом. У тебя будет праздник, а у нас — двойной повод повеселиться.

Тут же вызвалось несколько парней сбегать в дом шейха и принести книгу регистрации браков. Вокруг шейха все плотнее сжималось кольцо людей. Со всех сторон слышались предложения, как лучше отпраздновать свадьбу. Люди были готовы принять участие в хлопотах, лишь бы поскорее устроить счастье молодых.

— Клянусь пророком, я сама приготовлю для вас утку, — кричала одна.

— А я зажарю цыплят, — перебивала ее другая хозяйка.

— Ну, а я съезжу в город и привезу оттуда самого лучшего исполнителя народных песен, — вызвался кто-то из мужчин.

Теперь каждый стремился не только перекричать, но и перещеголять друг друга в щедрости.

— Я достану такой барабан, чтобы в соседних деревнях узнали о нашей радости…

— Мы возьмемся нарядить невесту! — вызвалось сразу несколько женщин.

— А наша семья согласна купить все для жениха!

— Уважаемый шейх, остановка за малым: только сделать запись в книге! Чего раздумывать, поторапливайся!

— Пусть деревня повеселится!.. Наконец-то мы расправим плечи…

— Вот погуляем на славу, ребята!..

— Шейх Талба, умоляем тебя именем всех святых угодников, могилы которых ты посетил, давай сегодня же отпразднуем свадьбу!

Шейх Талба стоял счастливый и растроганный, глядя на людей повлажневшими от слез глазами. Крики привлекли тех, кто ушел раньше, — люди возвращались.

Подготовка к свадьбе шла полным ходом. В деревне царила праздничная суета. Люди неожиданно для самих себя окунулись в приятные заботы и хлопоты. Каждый нес жениху и невесте что мог.

Салем вышел от цирюльника чистый, выбритый, постриженный. Глаза у него так и сняли. Мужчины приветствовали жениха восторженными выкриками и хлопками. Салем чинно двинулся по улице в сопровождении своих друзей и приятелей под несмолкаемый аккомпанемент загариды.

Свадебное шествие под гулкое уханье барабанов, нестройные завывания самодельных свирелей и дудок проходило по деревне, от одного дома к другому. Впереди, напевая и пританцовывая, шел цирюльник, за ним выступал жених собственной персоной, чуть поодаль, слева, шествовали стражник Хиляль, Абдель-Азим, Абдель-Максуд и Райан. В двух-трех шагах, справа от Салема, с длинной палкой в руках отплясывал Бухейри, а позади уже беспорядочной толпой шли все деревенские мужчины и юноши. Шествие замыкали девушки, стараясь не уступать мужчинам, они тоже пели и медленно, будто нехотя, кружились в танце. Вся деревня высыпала на улицу.

На главной площади шествие остановилось. Начались традиционные мужские игры и борьба на палках.

Тауфик сразу вызвал на поединок Абдель-Азима, который, попав из тюрьмы на митинг, а потом и на свадебное веселье, все еще не мог прийти в себя. Радость возвращения, горячая встреча земляков и, наконец, эта свадьба не позволяли ему опомниться, собраться с мыслями. На лице его блуждала растерянная улыбка, он испытывал странное чувство радости, тревоги и волнения, тысячи неоформившихся мыслей роились у него в голове. Даже движения у него были неуверенные, его можно было принять за больного, который медленно возвращается к жизни после долгого и тяжелого недуга. Широко раскрытыми глазами смотрел он вокруг, словно заново свыкаясь с жизнью после длительного отсутствия. Все казалось ему диковинным, неизвестным, как будто выкрашенным в незнакомый цвет. Вроде бы все по-старому и в то же время — чужое, непривычное. Именно поэтому он предпочел позицию наблюдателя. И когда ему предложили сразиться на палках, он вежливо отказался. Абдель-Азим хорошо помнил то ощущение радости, которое приносит борьба, но он так давно ни с кем не сражался. И вдруг ему захотелось снова почувствовать себя молодым и сильным, снова испытать удовольствие, которого он был так долго лишен. В тюрьме ему порой уже стало казаться, что он никогда не вернется в деревню, никогда не будет счастлив.