Фельдмаршал Румянцев - [7]

– Я знаю, – говорил он, когда ему очередной раз доносили о взяточничестве министров, – что мои министры и придворные взяли и берут деньги от французского правительства, но я на них за это не сержусь, потому что французские деньги в моем государстве обращаются.

Из этих слов было ясно, что министры на политику прусского короля не оказывают ни малейшего влияния; «Король все делает своею головою один», – доносил в свое время барон фон Бракель, и министры о королевских решениях, ежедневно изменяющихся по конъюнктурам, узнают только тогда, когда они уже состоялись… Каким-то будет его преемник?

Эти мысли не покидали русского резидента в Берлине.

А тут еще не давал покоя молодой Румянцев, сотрудник посольства… Несколько месяцев назад навязали его из Петербурга, пускай, дескать, привыкает к посольской работе, выполняет разные курьерские обязанности, авось чему-нибудь да научится… А он вовсе учиться-то и не хочет… Придется написать о всех его продерзостях, а то как оправдаешься, если что произойдет с ним? Да и перед отцом его будет неловко.

19 февраля 1740 года барону фон Бракелю доложили, что час от часу умножаются продерзости и мотовство молодого Румянцева. Устраивает драки по ночам, а приставленные к нему мастера и учителя жалуются на его лень и забиячество. Докладывали, что Петр Румянцев грозил, что тайно куда-то уедет, но угрозу свою не осуществил пока только потому, что всем его попыткам было воспрепятствовано принятыми предостережениями… Какой неукротимый характер… Барон фон Бракель и добром с ним говорил, и злыми увещеваниями пытался смирить его разбушевавшийся норов. Ничто, оказывается, не помогало. А тут еще одна выходка сумасброда – заложил свои галантереи и вещи, дескать, не хватает ему на содержание. Пришлось барону выложить 600 ефимков, выкупил его вещи и увеличил расходы на его содержание. Вроде бы ни в чем нужды не знал… Но и это добро не оценил. Снова влез во многие мотовские долги, продолжал свои беспутные похождения с солдатами, лакеями и другими бездельными людьми. Опять собрал свое белье и платье, чтобы продать или хотя бы заложить… Но хорошо, что вовремя его беспутства были пресечены. Снова пришлось барону добрыми словами увещевать строптивого юнца… Кажется, дошли до него добрые слова… А может, устрашился гнева императрицы Анны Иоанновны, которой барон пообещал сообщить о его проступках?

21 февраля барону фон Бракелю доложили, что молодой Румянцев ночью ушел из своей квартиры.

– Но как? – воскликнул ошеломленный барон. – За ним же должны были следить, и днем и ночью, немало ефимков за это дадено.

– А он подговорил двух мужиков, выбросил им в окно свои вещи и платье, а своего служителя, который отговаривал его от злого намерения и попытался за ним следовать, велел избить тем мужикам… Так что оный служитель в постели, тронуться не в силах.

– Куда ж он может подеваться? – гневно вопрошал барон. – Что ж это за наказанье такое! Столько дел, а тут возись с этим шалопаем.

– Ваше превосходительство, оный строптивец не раз сказывал, что он и отцу декларировал: ежели его пошлют с посольством в Германию, то он ничего доброго делать не станет, а будет так поступать, чтоб его поскорее принуждены были взять назад. Ни одного слова правды не исходит из его уст, и он наимерзостнейшим шалостям, которые токмо мочно вымыслить, предан. Об этом все учителя его говорят. Он упрямо твердит, что хочет стать солдатом.

Секретарь умолк, выжидая повеления. А барон не знал, что делать. Молодой Румянцев оказался с характером. Видно, против воли дипломатом его не сделаешь. Языкам он хорошо обучен, статен, пригож, но помешан на воинском деле… Что делать с ним? Нельзя ж неволить…

И лишь через пять дней люди барона фон Бракеля отыскали молодого графа Румянцева, успевшего за это время купить себе лошадь, намереваясь через Польшу ехать к отцу в Киев.

«Как поступить в этом случае?» – размышлял барон. Молодой граф просил прощения за свои прегрешения, но был непреклонен в стремлении вернуться в свое Отечество. «Понятно, стыдно за свои худые поступки», – по-своему понял барон эти извинения.

– Ваше превосходительство, к гражданскому и обучению оному склонности у меня нет, хочу стать солдатом, ничего знать или учить, окромя солдатского дела, не буду. Так и отцу скажу.

И столько твердости прозвучало в голосе Петра Румянцева, что барон долго и пристально всматривался в светлые глаза высоченного юнца, смело встретившие его взгляд.

«Месяца через два отправлю его к отцу… Пусть поступает как хочет», – принял решение барон и вскоре продиктовал очередную депешу в Петербург, в которой немало места было отведено и юному графу Петру Александровичу Румянцеву.

Казалось бы, здесь много возникает вопросов, которые сейчас невозможно разрешить из-за скудости оставшегося материала, но попытаемся понять молодого Румянцева, не затемняя его недостатков и не преувеличивая его достоинств, имея в виду конечный результат его завидной судьбы.

Отец послал его учиться в Берлин, учиться искусству дипломатии. А молодой Румянцев был по своему характеру горячим, порывистым, он мог загореться от малейшей искры и натворить всяческих «продерзостей», а потом раскаиваться в содеянном. Отец, Александр Иванович Румянцев, многоопытный и чадолюбивый, задумал приобщить своего сына к тому поприщу, где он сам наибольших достиг успехов… Знание языков, знание дворцовых интриг, знание людей никогда не помешает на любом поприще… А что сыну предстоит большое будущее, отец был уверен: Петруша был жаден до всего нового, любознателен, но не усидчив и систематических знаний не мог получить из-за ссылки отца в Чиберчино, отдаленную глушь, где даже книг порой невозможно было сыскать.