Фельдмаршал должен умереть - [100]

— Все, теперь вы удовлетворили свое любопытство? — иронично обожгла его Сардони. — И даже слегка разочарованы: вино как вино. Нет, чтобы с кураре…

— Понимаю, с кураре у вас подают по воскресеньям. Нет, разочароваться я еще не успел, — от волнения Грегори перешел на английский, но княгиня прекрасно поняла его. Как понятны ей были и намерения капитана, при свете луны решившегося постепенно оголять ее плечи, грудь… Ох уж это предательское ночное любопытство! Это оно заставило одну руку мужчины поползти под платье, другую — прикипеть к ее груди.

Откинувшись в кресле, Мария-Виктория подставила лицо лунному сиянию и безропотно воспринимала весь набор интимных игр англичанина в том порядке и той неспешности, в каких он их себе представлял. При этом ни одно движение, ни один поцелуй не возбудил княгиню. Она, пылкая полуитальянка, по-прежнему оставалась холодной, как скала у берегов туманного Альбиона:

— Ваше любопытство распространяется даже на столь недостижимые области женского тела? — соизволила она хоть как-то отреагировать, почувствовав, что англичанин уже умудрился избавить ее от трусиков, швырнув их куда-то на середину комнаты.

— Прекратите издеваться! — вдруг вскипел Грегори и, вместо того чтобы тотчас же наброситься на женщину, начал ворчать, объясняться и путаться в складках ее одежды.

— Что вы так нервничаете, бедный, вечно молящийся монах То-то? — с убийственным спокойствием поинтересовалась Мария-Виктория, наливая себе вина. — Лучше сходили бы за бокалом, так уж и быть — угостила бы вас.

— Что с вами, княгиня?

— А с вами, капитан?!

— Почему вы так ведете себя со мной? И почему именно со мной? С другими, насколько мне известно…

— Я не с вами «веду себя так», а с мужчиной, который мне совершенно безразличен и который, увы, не вызывает у меня абсолютно никаких эмоций. Будь он даже английским фельдмаршалом.

— Понятно: демонстрация национального невосприятия.

— Ну что вы, капитан! Даже американцу… одному простила его несдержанность. И, как видите, ничего…

— Идите вы к дьяволу, — прохрипел Грегори. Вновь отобрал у княгини бокал, отпил, поставил на стол и принялся за нее саму.

— Если бы вы еще подсказали мне, что именно вы пытаетесь изобразить, насилуя меня в этом кресле, возможно, каким-то образом я сумела бы помочь вам, мой лихой капитан.

— Прекратите болтовню, княгиня! — взревел Тото, все еще путаясь в хитроумных туалетных ловушках.

— Это не болтовня, — опять дотянулась Мария-Виктория до бокала, — а всего лишь искреннее желание хоть как-то помочь партнеру.

— Спасибо, сам как-нибудь справлюсь, — Грегори действительно попытался справиться с ее ногами, которые явно казались ему сейчас лишними, но как раз в момент, когда он уже был очень близок к цели, Сардони так расхохоталась, что бедный капитан зашелся потом и на какое-то время оставил ее в покое.

— Все же вы пытаетесь мстить мне.

— Почему только пытаюсь? По-моему, уже мщу. Хотя, согласитесь, вы ведете себя так, словно всё, что вы проделываете с моим платьем и моими ножками, меня абсолютно не касается.

Что совершенно несправедливо. Я тоже должна иметь к этому хоть какое-то отношение.

— Плата за несдержанность, проявленную мной тогда, в машине, когда вы стали моей. — Он уселся на ковре, как отвергнутый пес — у ног охладевшей к его ласкам и скулению хозяйки. Теперь он лакал вино прямо из горлышка, и одежда его была растерзана так, что не ясно было, кто кем пытался овладеть.

28

Докладывать Гиммлеру о своём звонке в поместье Роммеля штандартенфюрер Брандт не спешил. Он считал, что и докладывать, собственно, нечего. Да, Роммель пока что жив, но, коль Бургдорф уже в Герлингене, значит, ждать придётся недолго. Так зачем торопиться с докладом? Нужно подождать и через какое-то время позвонить ещё раз. Если только сам генерал Бургдорф будет тянуть с докладом. Да и фюрер события, вроде бы, не торопит.

Однако адъютант ошибался. Не прошло и десяти минут, как Гиммлер вызвал его к себе и, расстреливая взглядом из-за мутноватых стёкол очков, спросил:

— Вы звонили в поместье Роммеля?

— Да, я беседовал с фрау Люцией Роммель, однако…

— То есть фельдмаршал всё ещё жив? — прервал его рейхсфюрер СС.

— На момент моего звонка…

— Почему он всё ещё жив? — вновь не позволил ему договорить командующий войсками СС. — Какого дьявола Бургдорф тянет с исполнением приговора?

— Разве приговор уже был оглашен? — не удержался адъютант.

— Геббельс когда-то изрёк, что когда фюрер говорит, то это действует как богослужение. Я же позволю себе сказать, что нет в рейхе высшего и окончательного приговора, нежели приговор, вынесенный кому бы то ни было из нас самим фюрером.

— Не смею оспаривать. По-моему, Бургдорф оказался слишком деликатным и мягкотелым для исполнения такого приговора. И потом, фрау Роммель заверила меня, что он увозит фельдмаршала в Берлин.

— Только не в Берлин, штандартенфюрер! Только не в Берлин! Здесь он сейчас не нужен.

— Фрау Роммель я сказал то же самое. Думаю, у Бургдорфа хватит ума не допустить того, чтобы Роммель оказался в приёмной фюрера.

— Но если он всё же окажется там, то не исключено, что сможет убедить Гитлера, что опасаться его нечего. У этого фельдмаршала — особый магнетизм, он обладает способностью убеждать.