Фельдегеря генералиссимуса - [109]

— Да уймись ты, — закружилась она с ним легко и радостно. — Я и без тебя вижу — он знает!

— Ну и что мы теперь будем делать? — появился неожиданно в комнате Павел Петрович.

— Как что? — не останавливаясь в своем веселом кружении, засмеялся князь Андрей. — Теперь мы все вместе отправимся в комнату воздушного шара, а потом улетим отсюда навсегда! Ведь вы тоже этого хотите?

— Хочу! Но с тем, кто все это… как вы с ним поступите?

— Он останется здесь! — остановила свое кружение княгиня Вера. — Вы от меня другое ожидали услышать?

— Нет, другого услышать я не ожидал! Но ведь писатель ваш, — вдруг захохотал Павел Петрович, — вас надул в очередной раз. Да-да! Надул. Ничего он еще не знает. Я слышал, — посмотрел он на меня, — как он разговаривал со своим другом по… Как там у вас это называется?.. По мобильнику! Вот. По мобильнику. Позвонил и попросил своего приятеля, чтобы он приехал к нам — и починил парусную комнату. Да-да, так прямо и сказал. «Приезжай, Вась, и сделай так, чтобы она задула! Я тебе за это полтонны баксов выложу, а водки немерено!» Вчера приятель приехал. Видите, сегодня — и «задула»!

— Да, Павел Петрович, ожидал от вас нечто подобное, — расхохотался я ему прямо в лицо. — Но только не этого! Значит, говорите, «задула»? — И я выхватил фокусно чуть ли не из рукава его черного, фрачного, стопку листков!

— Что это? — отпрянул он от меня.

– Помните, я вас как-то спросил: «А будут ли в нашем романе порнушные сцены?» Так вот я главу одну, тайком от вас, когда вы меня в коматозное, как вам казалось, состояние привели… написал! Сами прочтете или вслух прочесть?

— Сам прочту, только вы их передо мной подержите.

— Держать не буду! — И я положил первый листок на кресло. — Прочтете — дам следующий прочесть.

— Да как вы смели так? — закричал он, когда прочитал все.

— А что ж мне остается делать? Ударили по одной щеке — вторую подставить! Нет, дорогой Павел Петрович, теперь вы сами скажите, кто это все сделал. Тогда я порву их. А нет — ей покажу — и в роман свой вставлю!

— Показывайте. Я вас не боюсь.

— Хорошо, не покажу. Мне сам этот человек все скажет.

— Вы уверены?

— Уверен! Но для этого я хотел бы, чтобы все собрались здесь, а лучше — в столовой зале!

— Нет, только здесь, — тихо возразила мне княгиня Вера.

— Хорошо, — согласился я с ней.

Еще бы мне не согласиться?! Ветер стих в парусах. Мертвый штиль стоял в комнате! И только гомерический хохот Павла Петровича сотрясал ее стены.

Каюсь, хотел эффектно завершить свой роман. Собрать всех в столовой зале и устроить, так сказать, прощальный обед. Выкатить к столу все восковые фигуры (сегодня был как раз четверг). За стол бы их всех, конечно бы, не усадил (их в чулане сотни две скопилось!), но кого-нибудь я бы сумел между героями своего романа втиснуть. А остальные за официантов бы у нас были. И, нет, убийцу на иудин стул не усадил. Он бы у меня сам на него сел, раскаявшись!

И Ваське я, Павел Петрович не соврал, звонил, чтобы он приехал, но, разумеется, не для того, чтобы он комнату парусную «починил». Все деньги свои я на серьезные разговоры с Михеичем истратил, а с теми двумя тысячами долларов, понимаете сами, что произошло! Вот и попросил Ваську денег привезти на обратную дорогу.

Васька сейчас вокруг дворца ходит — и меня материт. Во дворец его не пускают.

И вдруг я понял, почему стих ветер в парусной комнате!

— Павел Петрович, простите меня за эту главу. — И я на мелкие кусочки порвал свои мерзкие листочки — и тихо проговорил: — Князь Николай Андреевич верно сказал Порфирию Петровичу: «Ни страхом, ни любовью — ничем нельзя устрашать». — И стены парусной комнаты наполнились ветром!

Вот теперь я действительно знал, кто приказал зарезать двадцать пять русских фельдъегерей — фельдъегерей генералиссимуса!

Глава одиннадцатая

Мчатся бесы рой за роем

В беспредельной вышине,

Визгом жалобным и воем

Надрывая сердце мне…

А. С. Пушкин

— Ваше благородие, — закричал ямщик, — лошади пали!

— Да чем же, скотина, ты их напоил? — И пудовым фельдъегерским кулаком в морду ему, бестии!

А тут три всадника — откуда ни возьмись. И первый всадник, видно главный, даже не спешиваясь, усмешливо — фельдъегерю:

— Зачем же с человеком так — сразу в морду? Нешто он виноват? — И своим людям: — Помогите им. — И те, двое, тотчас из седел — на землю и, держа одной рукой в поводу лошадь, а второй, уже привычно, — поддых ямщику и фельдъегерю ножиком — и так быстро, что и не углядишь, если мимо едешь.

Мало ли чего с человеком в дороге случается, из-за чего он вдруг осел?! Пьяные, поди. Да и с лошадками своими черт знает что натворили. Вон они на снегу лежат. Хорошо, что добрые люди нашлись. Пьяных в сани уложили, шубами укрыли, чтоб не замерзли.

А лошадки что? Уже встают!

— Отвезите их, — кричит добрый барин своим людям, — в сторожку. Пусть проспятся!

Невдомек мимо проезжающему, что бесы, а как их по-другому назвать, свое черное дело творят.

И покажется вдруг ему, проезжающему, что барин-то не барин, а барыня! Голос уж больно звонкий — да и как изящно сидит — залюбуешься!

Да нет, почудилось. Вьюга поднимается. Разве сквозь нее что увидишь? Того и гляди… сам с дороги собьешься, в чистом поле заплутаешь…