Фехтовальщица - [200]

– Я хотела только посмотреть, что делается на его берегу, а потом увидела, что крестьянка ребенка родила, помогла… Тут этот де Барбю прискакал с дружками. Ребенка он бросил в реку, а меня приказал связать и везти в поместье.

Серсо тут же представил в роли свидетельницы Марису, которая подтвердила слова фехтовальщицы, хотя была напугана еще больше, чем Паскуала. Женька воспользовалась случаем и сказала Марисе, что ребенок выжил и находится в охотничьем домике у Симоны. Публика облегченно выдохнула, а Мариса, уткнувшись в плечо Паскуаллы, заплакала.

Чтобы закрепить успех, Серсо вызвал на свидетельское место архитектора, которому помог бежать Филипп, и тот рассказал, как к дому графа привезли некого «юношу», а его самого заперли и чуть не обрекли на смерть в склепе, который он самолично проектировал для графской супруги.

Обвинение Катрена дало трещину, а когда дело дошло до происходивших в доме графа убийств, больше половины зала было на стороне защиты. Так как епископ Реймский после налета на дом де Рошалей находился в Париже, Серсо воспользовался его отсутствием в поместье, нанял людей и вызволил из дома Филиппа, которого тот усиленно скрывал даже от Катрена. Старик был плох, но все же правдиво рассказал, что творил его хозяин. При этом он плакал и, то жалел, то проклинал своего чудовищного воспитанника.

Глаза Серсо торжествующе заблестели, и он подмигнул фехтовальщице.

– Де Неверы покрывали преступника! Мерзавцы! Д’Ольсино– сатанист! Епископа лишить сана! Бандиты! Блудники! Кровопийцы! – раздались возмущенные крики.

Стража, все время находившаяся наготове, едва восстановила порядок. Теперь это стало делать намного труднее, так как публика, не попавшая в зал суда, толпилась под окнами, и волнение, возникавшее внутри, расходилось волнами и перехлестывало через открытые окна на улицу.

Две группировки задавали тон: – одну возглавляли де Неверы, епископ Реймский и де Рошали, другую – принц Конде. Принц, давно искушенный в притронных интригах, делал это, видимо, не только из сочувствия к маркизе де Шале, – он точно угадал момент для того, чтобы перехватить у де Невера право стать вождем новой оппозиции и потрепать нервы своему венценосному кузену. Именно на это и рассчитывал Серсо. Почувствовавший поддержку большей части зала, адвокат сам выглядел, как полководец, поднявший свои полки в наступление.

Дальше Женька рассказала о своем побеге и убийстве де Барбю.

– То есть, вы убили этого человека, защищая себя? – спросил Серсо.

– Да, сударь.

– Прошу учесть это обстоятельство, ваша честь, – обратился адвокат к председателю суда. – Надеюсь, обвинение не станет возражать, что убийство господина де Барбю было непредумышленным?

– Не станет, – ответил Катрен. – Но тогда защита не будет возражать, что убийство графа д’Ольсино было тщательно подготовлено? Так, госпожа де Шале?

– Подготовлена была дуэль, а не убийство, сударь, – ответила девушка.

– Именно для этого вы занимались в школе господина де Санда?

– Да.

– Что ж, во-первых, участие в дуэли тоже карается, сударыня, а во-вторых, у обвинения есть мнение, что это была не дуэль, а если и дуэль, то вы грубо пренебрегли законами дуэли. Офицер Годье, пригласите в зал господина де Летанга. Он расскажет нам, как происходила эта, так называемая дуэль.

Эжен привел де Летанга, и тот, как вызванный следом де Таваль – другой секундант графа, рассказал о дуэли у павильона де Жанси. Он подтвердил то, что девушка не оставила графу возможности поднять оружие. Серсо, в свою очередь, пригласил на свидетельское место де Санда и де Зенкура, которые настаивали на том, что д’Ольсино поднять это оружие и не стремился.

Де Зенкур отвечал на вопросы как обычно, без тени всякого смущения и ни разу не запнулся, встретившись глазами с фехтовальщицей. Де Санд тоже все время смотрел на нее, но его взгляд был другим. Скопившаяся в нем и замешанная на сильных чувствах, горечь грозила будущим взрывом, и Женька не знала, как его предотвратить.

После опроса свидетелей Катрен спросил девушку:

– Вы признаете, что ударили графа д’Ольсино шпагой в глаз, когда он не защищался, сударыня?

– Признаю.

– Зачем вы так поступили?

– Я хотела наказать его за убийство детей.

– Это прерогатива правосудия, – возразил председатель суда.

– Не всегда, ваша честь. Иногда это прерогатива сильных.

– Вы говорите о себе, сударыня?

– О себе или герцоге де Невере, который сейчас сильнее меня.

Зал снова зашумел. Положение фехтовальщицы в деле графа д’Ольсино было наиболее уязвимым. Помимо всего прочего, его отягощал побег из Бастилии и сопротивление королевской полиции в лице Марени.

В ответ на обвинение в убийстве двух охранников Серсо поднял тему произвола со стороны де Брука, приказавшего солдатам изнасиловать заключенную в отместку за отхожее ведро, содержимое которого та выплеснула ему в лицо. Этот эпизод с ведром очень позабавил публику, и группа Конде даже поаплодировала фехтовальщице, но, к сожалению, никто, кроме нее самой, не мог подтвердить факт насилия. Ренуар и Жанкер были мертвы, а де Брук свой приказ оскорбить честь госпожи де Шале категорически отрицал. Был подтвержден только случай с ведром, где свидетелем выступил офицер де Шарон, но этот яркий эпизод, повеселивший публику, на деле играл не в пользу обвиняемой.