Феерия для другого раза I - [18]
Хрена вам, я не буду ждать сто лет!
Я раскрываю все тайны сейчас, оп-ля! Я родом с улицы Шуазель, там же учился в школе и получил образование! Из Пюто по мадам Жуо, моей кормилице (переулок Бержер) и из Курбвуа, где я родился. Моя мама была чиста телом и душой, без сомнения, как и я! Ну как вам это нравится!*[161] Я спасся бегством, так было нужно, мстители уже приготовились, они столпились, топая ногами, под моими окнами, они приходили сотнями! тысячами! поджигали дом, терзали соседей! надо было быть там! видеть это! бешеные, иначе не скажешь! гнилье предусмотрительности! все этажи, все здания прошли! Они взорвали четверть Монмартра! Готовы были все сравнять с землей! пронырливые мстители! пороховые бочки! взрыватели! бикфордовы шнуры! и ап! Они убили Арлетт, они убили Бебера, они убили Жюля Ларпента,*[162] который был ни в чем не виноват… они убили консьержку…
Кровавая оргия, признайтесь! Кровь! килолитрами! Оставаясь там, я разжигал разрушительное безумие! так что я сберег жизни неповинных людей, когда смылся оттуда!.. Когда бешенство кипит прямо в небесах (вы бы слышали эту авиацию!) – это неизбежно, сумасшествие и на земле и под землей! на всей глубине, до самого ядра! и в сознании! это уже не воздушные корабли! поезда метро, набитые бомбами! С оглушительным грохотом, визгом, лязгом железа! уничтожающие тебя! и других! и других! «Летающие крепости», как их называли… это ли не знамения конца света? «Летающие крепости»?… гордые тем, что они «крепости»! Воздух наполняли стуком и грюком сотни и сотни тысяч дьявольских кастаньет!
– Он был трусом, – они осмеливались тогда обзывать меня трусом!
– Я спас 220 человек, когда сбежал! (Они сейчас не визжат!) К тому же статуи из скверов,*[163] которые грозятся разбить… у меня есть право на одну, скромненькую, без позолоты, но такую серьезную и трогательную.
Площадь Дерёр.
Он не хотел крови! Это большой грех… Он был один, их – тысячи! (да еще и мститель от «Желтого карлика»). Его схватили в сквере Вовенар,*[164] распяли на улице Феваль!
Ох, немного полегче!.. За и против!.. люди, полные жестокости, единственно правоверные коммунисты! «верящие во все»! в утопии, чепуху, обглоданные, они верили всему! Причастие без хлеба, вина и мяса!*[165] Вот! Да здравствует Иисус! две тысячи лет!
– Он не хотел! не хотел!
Я ушел из чистой любезности, рыцарской гордости, добрососедского альтруизма! правда! правда! доказательства вам нужны? чтобы никого из-за меня не распяли! не изрубили! ничего не знаю! Это от большого уважения, не по ошибке! Я бы задержался еще на недельку, но было больше тысячи убийц: триста тысяч! какой риск для истории! Они ринулись на мой этаж… выбили входную дверь… схватили меня, связали… они отправили меня на казнь… на кол? для вас это ничто? четвертование – тоже!.. а колесование!.. Эшафот! Часы с кукушкой! Виселица? Прыжок с высоты! Качели! Я вижу вас, качаясь под взрывы вашего хохота… Я тоже корчусь от смеха, там, наверху!
Ох, состязаться с вами! у вас есть сердце? Я никогда не стану таким, как вы! Испытания меня добили, признаю… слышите, я возвращаюсь к маме… ничего не могу поделать со своей печалью… она похоронена на кладбище Пер-Ла-шез, аллея 14, сектор 20… я хотел бы получить «железный лист»… только бы посмотреть на могильную плиту…
Все началось еще тогда… она никогда не узнала, кем я стал… я приносил ей горшочки с маргаритками… это ее цветы… Маргарита-Луиза Селин Гийу… Она умерла от тоски по мне, от изнурительно тяжких переживаний… от сильного сердцебиения, от пугающих разговоров вокруг… высказываний людей с проспекта Клиши!.. на скамейках… общественное мнение!
Она никогда не узнает, кем я стал… мы видели, как однажды вечером она ушла, побрела по улице Дюрантэн, затем спустилась к Ламарк… а затем это с ней случилось… уже навсегда… она не спала месяцами… Она никогда много не спала… теперь она спит… Она была, как и я, заботливой, слишком совестливой… Она смеялась приятным дробным смехом, у меня же громовой раскат… Доказательство: рядом две могилы, слышите, а я могу смеяться, когда хочу, я думаю о вас, волшебно, как вы будете юлить, дергать ногами, когда заиграет флейта, вид сверху, который вам еще не знаком… Смех либо живет в тебе, либо нет… Я видел ее смеющейся, над кружевами, над «Малин», над «Брюгге», тонкая паутина, крохотные узелки, соединения, моя мать, петли, она плела узоры… напрягала глаза… это превращалось в огромное покрывало, в кокетливый рай, своим грациозным рисунком… филигранным изяществом, которого никто нынче не понимает!.. это ушло вместе с эпохой… оно было слишком легким… Красота!.. это музыка без нот, без звука… для работы нужны были зоркие глаза… у моей матери были такие глаза… под конец она совсем ослепла… шестьдесят лет над кружевами!.. Я унаследовал ее слабые глаза, все вызывает у меня слезы, эта серость, краснота, холод… Я с трудом пишу… о, я тоже скоро засну! я найду отдохновение!.. Я заслужил… «Презрение»
