Федрон, персики и томик Оскара Уайльда - [6]

Известно, все советские люди были борцами за справедливость. Когда время этих людей кончилось, кончилась и их борьба. Одновременно кончилась борьба за пятилетку, за урожай, за мир во всем мире. Началась борьба за выживание. Боруханье всех против всех. Но вернемся к "сказочной эпохе"... Инструментами борьбы за справедливость служили письма и письменные заявления. Это был ритуал. Ритуальное борение. Главная газета страны "Правда" - печатала сводки: сколько тысяч писем от обиженных получила. Ритуал предусматривал призы: триумфики закона. Про счастливчиков "кричали" газеты. Но ритуал имел также штрафы и наказания. Упорных клеймили "сутягами", "жалобщиками", а особо упорных изолировали от общества, то есть от всех прочих, играющих по правилам и поэтому не изолированных.

Но вернемся к рассказу...

Телеграммы, коллективные письма: в главную газету страны, главному прокурору, еще куда-то, еще куда-то... - Такой составлялся план. План борьбы за наше освобождение.

Стихия энтузиазма - эфир. Легкий, с высокой испаряемостью. Назавтра судакских узников навестила компания, вдвое меньшая. На следующий день - еще вдвое меньшая. На четвертый день нас на общих основаниях отправили на принудработы.

Сценографию отправления списывали с невольничьего рынка. Обставлено было так... "Пятнадцатисуточники" стояли в линейку, а "хозяйственники" прохаживались, осматривая товар, и выбирали: "Этого... этого...".

Возможно, та фруктовая база называлась овощной, но на ней (а уважая принцип стереометрии - в ней) хранилось этого самого... от латинского "фруктус", что в переводе - "плод", что в переводе на наш нынешний "фрукты"... томилось столько фруктов! Конечно, и виноград, и сливы, но главное - персики! Вы когда-нибудь ели такие персики? Нектаром полные румяные шары... нежнейшей кожицы с пушком девичьим... тут к авторитету обратимся: вдоль вогнутого позвоночника такой пушок - лишь там: вдоль голени, к примеру, - крыжовенные волоски. - Перепроверял не раз, и классик оказался точен. От персиковых девочек вернемся к персикам... Таких вы не ели. Нет. На соцрынок не выкатывали. В нынешние шопы приплывают из-за океана, и то, что приплывает, - не персики. Персики - были там, на той "овощной", на той судакской... в том полуподземном овощехранилище.

Хозяин привел нас в огромнейший погреб, указал на небольшой земляной холмик в углу, наказал перетаскать наружу. Эту кучку мы ухитрились перетаскивать неделю.

То была райская жизнь. Эдем!

Работа встречала чугунком ароматной вареной картохи - варил сам хозяин к нашему приходу. Открытая бочка с малосольными огурчиками стояла подле трапезного пятачка - как сервировочная миска. Мы запускали в нее руки. Уминали картоху, хрустели малосольными огурцами. Затем начиналось время десерта. Оно было длиной в рабочую смену. Маршрут погрузо-разгрузочных ходок петлял между ящиков с фруктами. Молодые челюсти работали без перерыва, в могучие желудки скидывалась мешанина из яблок, груш, слив, абрикосов и, конечно, персиков. Персики! Эти персики были, вероятно, товаром весьма ценным даже для такого изобильного мира и его щедрого хозяина. Щедрый хозяин скоро понял, что этот квинтет из Северной Пальмиры - страдающие авитаминозом козлы, и самолично перетаскал "ящики-персики" в дальний угол и загородил товар. Посоветовал налегать на яблоки. На базе он работал один. Уследить за нами у него практически не получалось. А мы оправдывали себя тем, что "персидские яблоки" предназначены местным бонзам и вороватое их поедание самая сладкая форма гражданской войны. В конце смены щедрый хозяин уходил в дальний закуток к персикам. Он их, похоже, пересчитывал. Возможно, он с ними разговаривал. Возвращаясь от них, он старался на нас не смотреть. Мы держались скромно, потупив глаза. Мы не могли обещать иного поведения. Прощались, уходили. Мы были расконвоированы. После работы шли на остывающий судакский пляж, купались, гуляли... Бритые наши головы привлекали внимание. Миша Бирюков "клеил" девушек. Саша Зельманов ленился. Я тоже ленился. Мы с ним были людьми практическими: через час нас ждала каталажка. Саша Глуз и Борис Гуллер - два еще невинных мальчика - прогуливались в состоянии девственной меланхолии и ежесекундно были готовы отразить любое женское домогательство. Но их не трогали.

Вечером в каталажку приезжала еда: борщ из ближайшего ресторана. Единственная тюремная еда, если не считать утреннего чая. То был наваристый украинский борщ. Вкусный. Жизнь была прекрасна! Промучившись три ночи на деревянном полу, я укладывался на газету "Правда", как на перину. Если что и портило настроение, так это наши желудки. Для милиционеров "фруктовая база наша" тоже обернулась хлопотами. Заключенных по нужде было принято выводить: вероятно, из-за перегруженности камеры ведром-парашей пользоваться не заставляли. Через пять минут после отбоя Саша Зельманов провозглашал: "Чувствую, пора издавать первый вопль!".

- Дежурный!.. Дежурный!..

За Зельмановым вскоре вопил еще кто-нибудь из нас. Затем еще кто-нибудь. Сна у ночного дежурного не получалось.

Эти пятнадцать суток не обошлись без приключенческой истории.