Фёдор Волков.Сказ о первом российского театра актёре. - [32]
Партикулярный возок в сторону, в рожь подался, казенная бричка, бубенцом прогулькав, вперёд протиснулась, ямщик вожжами взмахнул, — умчалась «казённая надобность»!
И вот поди ж ты! В сумке курьерской царский указ на Москву везли… Да не один! В одном так и написано: «3а отличную и всем нашим верноподданным известную службу и усердие к нам… пожаловали мы Фёдора да Григория Волковых в дворяне и обоим семьсот душ». Зря фельдъегерь напослед, на возок оглянувшись, кулаком погрозил и крепкое слово добавил.
И Фёдору невдомёк — в ответ ему тоже вымолвил. Пыль осела, слова вместе с пылью легли. Опять тишь да зной, только жаворонок в небе звенит…
Едет Фёдор, о царице не думает. Думает о своём: «…Конечно, и раньше, бывало, особливо на масляной, — забав народных не счесть… Тут же иное. Всё воедино собрать, чтобы каждая песня, каждое слово к месту шло. Масок наделать… Петрович, конечно, за своих Аполлонов да Венер с купидонами уцепится, а мы между ними исконных наших целовальников, крючкотворцев, обдирал да кривосудов сунем. Хорошо бы от итальянцев Арлекина да Панталона взять, — неплохие ребята. Опять же гудошников, балалаечников да плясунов… Всех озорников по Москве собрать. Всех, сколько ни есть!»
Едет Фёдор, глаза закрыл, будто дремлет, а одно за другим наперегон в мыслях бежит… Рожь шелестит, над конями оводы вьются, деготком от ямщицких сапог тянет, жаворонки без умолку поют…
— Дворянство тебе и 700 душ… а ты что же, сударь, брезгуешь?
— Актеру Волкову, ваше сиятельство, надобен трагедийный меч, а именитая дворянская шпага ему ни к чему!
Бестужев согнутым пальцем по табакерке постукал, щепоть табака нюхнул.
— Вольные мысли, сударь мой, при дворе формы пристойной требуют и немалого береженья! Благоволения сильных обычно кратки бывают…
— Знаю, ваше сиятельство. На память один народ бережлив. А я перед ним в долгу!
Незаметно вдруг подошла Екатерина:
— Э, сударь, мечтатели вряд ли в надобность государству… Если бы я слушала их, мне пришлось бы всё перевернуть в моей империи вверх дном…
— Простите, ваше величество, не ведал о присутствии вашем…
— Пустяки… Теперь, сударь, иные дни наступили… Я жду от вас многих услуг… Идите!
«Услугой моей довольна ли будешь…» — подумал Фёдор, склонясь в поклоне…
— Алексей Петрович, — задумалась императрица, — а ну-ка дай табачку! — Холёные пальцы щепоть табаку из бестужевской табакерки взяли. — Хороший табак у тебя, Алексей Петрович… А Волкова, что ж… дело его о дворянстве изъять до времени… Сейчас из него дворянин плохой станется.
В герольдмейстерской конторе секретарь Железовский на известии от сената «О пожаловании в российские дворяне Фёдора и Григория Волковых» в тот день приписал: «Здесь не числить. Нерешенное. Вынуто оное, взято в Герольдию».
Пожевал секретарь губами, вздохнул и теми ж словами: «Сейчас из него дворянин, видать, плохой станется!»
С утра до вечера с одного конца Москвы на другой меряет вёрсты Фёдор. Завёл лошадёнку ледащую, но терпеливую, — неутомимо машет облезлым хвостом от Салтыкова моста, по Немецкой да по обеим Басманным, а там по Мясницкой до Никольского моста, мимо Ильинских ворот по Покровке, до старой Басманной, аж до головинского её величества дома… Вон он, конь какой!
Фёдор сидит на нём, плащом не согретый, — ветры в ту зиму откуда взялись: начиная с утра и до сумерек дуют. Где остановку делать, где что расставить, где проходить народу — обдумать всё надо.
Не мало «карнавальных служащих», как их тогда окрестили, — комедиантов, студентов, певчих из разносчиков, фабричных, полковых музыкантов, гудошников, балалаечников. Пять тысяч простого, весёлого люда надо было сыскать, обучить, взбодрить. Яков Шумский охрип, Елозин день и ночь переписывает «хоральные песни», господу богу молится, — когда ж всё кончится! А Фёдор с утра на коня — и по Москве. Чёртов Яшка обоим, коню и Фёдору, вслед прозвище кричит несуразное… доволен!
И надо же так. Елозину полицмейстер велел по пути карнавальному все кабаки отмечать и о том майору Григорову доложить, с тем чтобы объявление сделать: «Всем в карнавальных костюмах в день карнавала доступу в кабаки совсем не будет!» Ходил Кузьмич от кабака к кабаку. Записывал. Четырнадцать кабаков насчитал, заскучал, в Петербург стал проситься.
Хороши вышли хоры фабричные! Фёдор сам к песням музыку сочинял, а иной раз на старый народный лад сводил. Случалось, и поспорят с кем из певцов, каждый привык к своему. Пошумят разноголосицей, полдня на уговор уйдёт, а к вечеру договорятся. Нет лучше песни на свете, от души сложенной. Недаром потом и года прошли, а народ пел по московским фабричным окраинам Фёдора песни.
А уж скоморошьи придумки! Яшка смотрит на ребят, хохочет: «Вас бы с придворного театра всем войском российским гнали! Из пушек по вас палить Сиверс бы начал!»
С сентября по январь сколько труда положено! А ведь народ подневольный, днями работою скованный. Словно хлынуло вдруг половодье, берега изломав, поруша… Не похабная песня кабацкая, не угар беспросветный — будто свежим ветром с полей огромных дохнуло.
— Ты, Кузьмич, кабаки не считай! — смеются чумазые, бородатые, хилые в нищете своей. — С ними нам жить опосля…
Однажды утром Майя решается на отчаянный поступок: идет к директору школы и обвиняет своего парня в насилии. Решение дается ей нелегко, она понимает — не все поверят, что Майк, звезда школьной команды по бегу, золотой мальчик, способен на такое. Ее подруга, феминистка-активистка, считает, что нужно бороться за справедливость, и берется организовать акцию протеста, которая в итоге оборачивается мероприятием, не имеющим отношения к проблеме Майи. Вместе девушки пытаются разобраться в себе, в том, кто они на самом деле: сильные личности, точно знающие, чего хотят и чего добиваются, или жертвы, не способные справиться с грузом ответственности, возложенным на них родителями, обществом и ими самими.
Жизнь в стране 404 всё больше становится похожей на сюрреалистический кошмар. Марго, неравнодушная активная женщина, наблюдает, как по разным причинам уезжают из страны её родственники и друзья, и пытается найти в прошлом истоки и причины сегодняшних событий. Калейдоскоп наблюдений превратился в этот сборник рассказов, в каждом из которых — целая жизнь.
История о девушке, которая смогла изменить свою жизнь и полюбить вновь. От автора бестселлеров New York Times Стефани Эванович! После смерти мужа Холли осталась совсем одна, разбитая, несчастная и с устрашающей цифрой на весах. Но судьба – удивительная штука. Она сталкивает Холли с Логаном Монтгомери, персональным тренером голливудских звезд. Он предлагает девушке свою помощь. Теперь Холли предстоит долгая работа над собой, но она даже не представляет, чем обернется это знакомство на борту самолета.«Невероятно увлекательный дебютный роман Стефани Эванович завораживает своим остроумием, душевностью и оригинальностью… Уникальные персонажи, горячие сексуальные сцены и эмоционально насыщенная история создают чудесную жемчужину». – Publishers Weekly «Соблазнительно, умно и сексуально!» – Susan Anderson, New York Times bestselling author of That Thing Called Love «Отличный дебют Стефани Эванович.
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
Джозеф Хансен (1923–2004) — крупнейший американский писатель, автор более 40 книг, долгие годы преподававший художественную литературу в Лос-анджелесском университете. В США и Великобритании известность ему принесла серия популярных детективных романов, главный герой которых — частный детектив Дэйв Брандсеттер. Роман «Год Иова», согласно отзывам большинства критиков, является лучшим произведением Хансена. «Год Иова» — 12 месяцев на рубеже 1980-х годов. Быт голливудского актера-гея Оливера Джуита. Ему за 50, у него очаровательный молодой любовник Билл, который, кажется, больше любит образ, созданный Оливером на экране, чем его самого.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.