Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле - [2]
А ведь господин Великий князь не послал за ним гонцов с выкупом. Если бы не прошение Матфея Корвина и заступничество крымского хана Менгли-Гирея, кормил бы он своими костями султанских стрепетов. А каков итог всего этого? Несколько слов о мире, дружбе и согласии в договоре Венгрии и Московии да вечная изжога от непривычно острых турецких кушаний. Правда, были ещё иные вопросы к Матфею. Великий князь просил доставить ему удальцов, умеющих лить пушки и стрелять из оных, мастеров серебряных дел для делания больших и малых сосудов, зодчих для строения церквей, палат и городов. Так и стоят в ушах Курицына последние слова Иоанна, которые надлежало передать венгерскому королю: «У нас есть серебро и золото, но мы не умеем чистить руды. Услужи нам, и тебе услужим всем, что находится в моём государстве».
Но всё же не зря оставил он надолго Москву и учёные беседы с попами Алексеем и Денисом о вере, небесных светилах, судьбу предсказующих, пользе научения и прочих премудростях. Неровен час, скорый на расправу государь Иван Васильевич крамолу во всём увидал бы. Одно понял дьяк, пространствовав по городам угорским и трансильванским: и там у них головы учёных мужей теми же мыслями обременены.
Только под утро, когда светать стало, и от огромной свечи остался тощий огарок, продолжил Курицын повествование о Дракуле – валашском господаре Владе, прозванном своими подданными Цепешем, что переводилось с валашского «сажатель на кол», за любовь к этому не принятому в Московии виду истязаний.
Мартин застал хозяина спящим прямо за столом. И разбудить бы надо. Пора государеву дьяку к великокняжескому двору на службу собираться, но желание увидеть, что написал Курицын за ночь, было сильнее долга.
Мартин наклонился к столу. Голова и рука спящего закрывали почти весь лист. Всё же одну часть написанного удалось разобрать:
«Не менее справедлив Дракула был к неверным или, не приведи Господь, нерадивым жёнам мужей своих… Едет он как-то через поле и встречает крестьянина, рубаха на нём изодрана в клочья.
«Разве не сеял ты льна?» – спрашивает.
«Сеял», – отвечает перепуганный селянин и показывает поле окрест себя. Вот, мол, как много у меня льна.
«А есть ли у тебя жена?», – продолжает Дракула вкрадчивым голосом.
«Есть, господарь», – отвечает.
«И здорова ли?»
«Здорова, слава Богу».
«Так приведи её сюда, мил человек».
Приводит крестьянин жену. Дракула берётся её укорять в лености и нерадивости и для пущей убедительности велит отсечь ей руки и посадить на кол, а ничего не понимающему мужику говорит:
«Повезло тебе. Если бы льна у тебя было мало, занял бы ты её место – ленивым руки не нужны».
Так Дракула насаждал трудолюбие в своём крае».
Мартин попытался отодвинуть руку дьяка, чтобы прочитать дальше, и вдруг увидел, что Курицын смотрит на него широко открытыми глазами.
– Извини, Фёдор Васильевич, – запричитал он, путая слова славянские и угорские. – Не хотел, Бог видит, не хотел. Бес попутал.
– А я тебя и не виню. Сам зело любопытен, – Курицын резко поднялся на ноги. – Накажу за другое, – продолжал он строго. – За то, что не разбудил. Из жалованья вычту двадцать копеек. А пока спрячь всё и приготовь мой самый нарядный кафтан. Рыцарь германский, фон Поппель, чай, уж заждался меня, а, может, и замёрз вовсе – спать под открытым небом не больно здорово.
Рыцарь Германской священной империи Николай фон Поппель был зол на себя, а оттого на весь род людской. Предлагал же магистр ливонский Бернгард свою карету в услужение! Отказал гордый рыцарь. А ведь как увещевал старый лис. Только бы согласился Поппель съездить в Литву с поручением от него. Благополучие ливонцев всецело зависело от расположения духа могучих соседей: великих князей литовского и московского княжеств. Лучше всего Бернгарду было тогда, когда воевали они между собой. А сейчас как раз перерыв выдался. Тут же и пострадали купцы ливонские. Изрядно им бока намяли псковитяне: отняли и товары, и деньги. Даже шубы поснимали. Слава Христу и Святой Деве Марии, хватило совести у псковских волков напялить на купцов простые кожухи телячьи да отпустить восвояси. Дальше – хуже. Повёл князь Василий Шуйский войско немалое на Дерпт. Большую резню учинил. Не дают покоя Великому князю Иоанну лавры славянских дикарей князя Святослава, много веков назад грабивших Константинополь – превзошли московиты древних прародителей своих лютостью и кровожадностью.
Написал всё это Бернгард в письме к другу своему – Великому магистру ордена тевтонцев, да нет ответа. Теперь мыслил с помощью Поппеля склонить на свою сторону литовцев, а удастся, стравить меж собой Великих князей Казимира и Иоанна.
Да вот слаб оказался Поппель в географии. Считал, что за Литовским княжеством Татария начинается. Лишь от магистра узнал о существовании Московии. Потому и не хотел славный рыцарь ехать в Вильно ко двору Витовта – вдруг тот начнёт расспрашивать о московитах, а что он о них знает. Всё же кошелёк с золотыми сделал своё дело. Деньги для путешествующего рыцаря всегда подмога: и подпругу коням менять нужно, и слуг кормить. А в Литве не голова и язык Поппеля сгодятся – грамота императора Священной Римской империи германской нации, выданная самим Фридрихом Третьим. В ней просьба помочь славному рыцарю, путешествующему из любопытства и жажды знаний узнать обычаи и нравы государств, в которых тот будет странствовать.
В третьей книге серии «Древности Средиземноморья» писатель и путешественник Александр Юрченко отправляется на поиски древней Финикии. Вместе с автором читатель посетит библейские города Тир, Сидон и Губал, пройдет по следам Александра Македонского, узнает о влиянии финикийцев на формирование европейского цивилизационного пространства. В первой части книги автор путешествует по следам героев финикийских и греческих мифов и легенд, во второй – опирается на документы древних авторов, писавших о Финикии, в третьей – рассказывает о своей жизни в среде маронитской общины Ливана.
Путешественник и исследователь средиземноморских древностей Александр Юрченко приглашает вас в увлекательное путешествие по Сирии. Вместе с автором читатель отправится по стопам участника I мировой войны, британского полковника Томаса Лоуренса, более известного, как Лоуренс Аравийский, совершившего в юности пеший тысячекилометровый поход по замкам и крепостям в Сирии и Палестине. Читатель пройдет также по горам, пустыням, глубоким ущельям, где на фоне красот первозданной природы ощутит мощь и величие рукотворных шедевров – крепостей и замков Ближнего Востока. Эпоха крестовых походов откроется в образах участников битвы за Гроб Господень, а крепостные башни и замковые стены из немых свидетелей превратятся в главных действующих лиц средневековой истории.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.