Федька - [8]
Возвращались домой поздно, уже звезды были на небе. Шли по темной улице, негромко толковали.
— Сталина, Иосифа Виссарионовича, я видал, — говорил Сорока, — Ворошилова видал. А вот Ленина не видал. Не привелось.
— Войну кончим, — сказал комиссар, — в Москву поедем. Повидаем.
— Войну кончим — у меня к Ленину дело будет, — сказал Луценко.
— Какое дело?
— А на свадьбу позову.
Сорока фыркнул:
— Дело важное!
Луценко обиделся.
— А что думаешь? — сказал он. — И верно, позову. «Так и так, скажу, Владимир Ильич. Пока надо было — воевал. Три года воевал. Теперь вот домой пришел. Жениться надумал. Так просим вас, если время позволяет, зайти посидеть». Думаешь, если время-то позволит, не зайдет?
— Пожалуй что, — сказал комиссар. — Если время позволит, пожалуй что зайдет.
— Ну, вот! — сказал Луценко. — А он — го-го!
Снился Федьке сад. Большой фруктовый сад. И летний день. И солнце. И где-то шмель гудит. И не видать где. А на траве под яблоней сидит Ленин, Владимир Ильич Ленин. Сидит, глаза щурит, сам с собой разговаривает.
— Одолеет, — говорит. — И грамоту одолеет. И пулемет одолеет. Парень-то ведь золото.
«Никак, про меня?», думает Федька и понять не может: говорит-то будто Ленин, Владимир Ильич Ленин, а голос-то будто Сорокин, будто Васин голос. Что такое? Глядит и — впрямь: сидит под яблоней Сорока. И еще Мишка сидит. Сидят это они, яблоки едят. Разговаривают. А шмель-то все ближе, гудит-гудит.
— Наш, что ли? — говорит Мишка.
— Нет, — говорит Сорока. — Их.
— А хорошо идет.
— Гроб, — говорит Сорока. — Погоди, лет через десять ходить-то будут. Пуля.
А шмель-то уж совсем близко, не гудит — ревет. А где — не видать.
— А ну! — говорит Сорока. — Разверни-ка пулемет!
— Чего? — ворчит Мишка. — Новое дело!
— Говорят тебе, давай! — кричит Сорока. — Видишь, он что делает-то?
«Это он, Вася, про кого?», думает Федька.
Вдруг — бух! — рядом что-то ухнуло, ударило так, что земля дрогнула.
Федька испуганно открыл глаза.
Прямо над головой, — Федька спал на дворе, у тачанки, — прямо над головой было небо, ясное утреннее небо. И в небе низко, чуть не над самыми крышами, с глухим ревом кружила большая стальная птица. Самолет.
— Самолет! — крикнул Федька, приподымаясь. — Вася, самолет!
— Лежать! — Кто-то сзади сгреб его за волосы, повалил, придавил, ткнул носом в землю. — Лежи ты! — сказал голос Сороки.
Федька лежал долго. Уж гул самолета стал стихать, уж он еле слышен стал, а Сорока все не отпускал.
— Лежи ты!
Наконец, Федьке надоело.
— Ладно! — сказал он. — Будет! — И сел. Сел и увидел: из-под тачанки, как мышь из норы, выглядывает Мишка.
— Пронесло?
— Пронесло, — сказал Федька. — Вылазь.
По двору быстро прошел Никита.
— Луценко ушибло, — не оборачиваясь, на ходу, сказал он. — Насмерть.
— Врешь! — Сорока вскочил. — Врешь! — крикнул он и кинулся на улицу. Федька — за ним.
На улице, в том месте, где ударила бомба, еще дымилась небольшая круглая воронка. И недалеко от воронки, у ворот, лежал Луценко, Иван Луценко, боец первого взвода. Он лежал на правом боку, огромный и тяжелый. Старая, в заплатах, гимнастерка задралась, обнажив темную от загара, бронзовую спину, а из кармана синих, офицерского покроя, брюк торчала бумажка, исписанная кривыми крупными буквами.
Федька взял бумажку, развернул, прочитал: «…ис-пы-ты-вать чувст-ва…»
— Значит, так! — сказал Сорока. — Значит, так, Ваня! Посмотрел на Федьку пустыми какими-то, незрячими глазами.
— Земляки мы с ним были, — тихо, недоуменно как-то сказал он. — Из одной станицы, из Егорьевской. И вот, поди ты, дело какое, а?
Шли боевые дни.
Глава четвертая
Шли боевые дни.
Ели на ходу. Спали в седле. Не знали, не хотели покоя. Вокруг, во все концы, лежала родная земля. По родной земле ходил враг. И его надо было смести, изничтожить.
Первая Конная шла на прорыв.
Ни свет ни заря — еще ночные тени таились в оврагах — тронулись и пошли по направлению станции Кулаги. Дошли до станции и сразу подались назад: три бронепоезда саданули почти в упор. Пришлось засесть в балке, у шоссе, ждать, пока подойдет третья бригада.
А пока сидели, пока ждали, пришло утро. Утро пришло сырое, серое. Моросил теплый, грибной дождик. Туман полз по земле, и казалось — земля тлеет, дымится. Где-то, неведомо где, сипло горланили петухи. Скука.
Федька потянулся, зевнул. Поспать бы! Третья ночь без сна! Расправил плечи, встал и вдруг повеселел.
— Мишка, — сказал он, — ситный хошь?
Мишка встрепенулся, — он было прикорнул у пулемета, — захлопал осоловелыми глазами.
— А что?
— А хошь — так есть. Свежий.
С Мишки сон как рукой сняло. Сел.
— Ну, дай.
— «Дай». Ты что? Маленький? Сам бери.
— А где?
— А недалече, за пригорком.
За пригорком, в станционном поселке, топили печи — пахло дымом, горячим хлебом.
— Чуешь? — сказал Федька. — Гони, пока не поздно, а то простынет.
Мишка плюнул: тьфу ты! Отвернулся. Опять лег.
— Так-то он не любит, — сказал Сорока. — Ему спеки да подай.
Подошел Никита.
— Конница их показалась по хребту, — сказал он.
— Много?
— Не так чтобы много, а порядочно.
— Ну, уж и порядочно, — усомнился Сорока. — Эскадрон?
— Да нет. Поболе.
Федька встал.
— Пойти поглядеть, что ли?
— Ну-ну, — сказал Сорока, — тоже разведчик нашелся. Сиди.
Дойвбера Левина (1904–1941) называют «самым забытым» из обэриутов. Он был ближайшим соратником Д. Хармса, А. Введенского, И. Бахтерева — но все его обэриутские сочинения пошли на растопку печей в блокадном Ленинграде, а сам писатель погиб в бою на Ленинградском фронте,И все же Левин оставил несколько книг гротескной, плотно написанной прозы, рисующей быт еврейских местечек накануне и во время революции и гражданской войны. Как и прочие обэриуты, писатель вкладывал в свои повести, формально причислявшиеся к детской литературе, совершенно не «детское» содержание: кровавая метель исторического катаклизма, зловеще-абсурдная речь и вещие сны…Произведения Дойвбера Левина не переиздавались с 1930-х гг.
Повесть Дойвбера Левина о пути в революцию сына ремесленника.Для старшего возраста.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.