Федин - [8]

Рассказ подробный, и выписка не будет короткой.

«…При встрече в первый раз, по приезде его из Астрахани, куда он был после 20-летней ссылки в Вилюйск в Сибири выслан… — безыскусно повествует Александр Ерофеевич, — был покупателем на почтовую бумагу в магазине Бестужева, где я служил… Произошло так: впервые он покупал бумагу в магазине Болдырева, известный сорт, и когда она у них вся вышла, то он зашел к нам, и пришлось как раз принять его мне. Он спросил меня, есть ли бумага почтовая, бол. формат, гладкая без линий, № 22. У нас было несколько фабрик… пришлось спросить его, какой он желает, то он назвал… ее качество, а именно Экстра (такая была), и притом же спросил: а будет ли одинакова № 22 и № 20?

На это я сказал ему, что нет, тогда он вошел со мною в разговор и указал на неправильное отношение по продаже на магазин Болдырева, где его заверили, лишь бы только продать, что бумага № 20 и № 22 одно и тоже, и в выражении его было заметно нервное состояние. Когда я ответил на его вопрос о качестве утвердительно, что эти два сорта бумаги очень различны, с пояснением почему именно, то он остался объяснением очень доволен и все время до своей кончины, которая последовала в 1889 году на 64-м г. жизни, был покупателем на эту бумагу, которую он употреблял для переписки „Всеобщей истории“ Вебера (переводом с немецкого этого научного труда был занят тогда Н.Г. Чернышевский. — Ю.О.), но закончить не успел и был обложен книгами, лежа на смерт. одре (с фотографии). Жил он в Саратове более года до своей кончины… Его приятелем был мой хороший знакомый, владелец книжного магазина Флегонт Васильевич Духовников… и характеризовал его как славного, доброго и идеального человека. Теперь в его доме на углу Гимназической и Большой Сергиевск. ул. открыт Музей его имени… Вот все, что я мог сообщить, разве еще можно добавить, что во время переписки Истории (однажды А.Е. Федин относил купленную Н.Г. Чернышевским бумагу тому на дом. — Ю.О.) он в кабинет никого не впускал, перепиской занималась у него племянница, а он прохаживался в халате, имея на руках кота, которого очень любил…»

Такими глазами видел иные исторические факты бестужевский приказчик Александр Ерофеевич Федин.

Еще менее богата внешними событиями житейская биография матери писателя — Анны Павловны. Она рано осиротела. Детство провела в доме деда-священника, а затем попала на воспитание в семью дяди — учителя Машкова.

Супружеская чета Машковых, своих детей не имевшая, многое значила для подрастающего Кости. «В 1899 году, — вспоминает писатель, — я пошел в начальное училище, где одним из учителей был дядя моей матери, Семен Иванович Машков, у которого она провела девичьи годы перед замужеством. Дом Машкова был очень близок нашей семье, но отличался от нее прежде всего тем, что стоял гораздо выше по культуре. Здесь велись самые горячие разговоры взрослых, какие мне доводилось тогда слышать, читались газеты, чего я в ту пору совсем не видел дома, собирались учителя, студенты (студентов тоже не бывало у нас), и почти всегда мой отец исступленно спорил при таких встречах, ссорился и уходил домой. Жизнь Машкова представлялась мне очень стройной, ясной, внушала что-то поэтичное, и это чувство укреплялось моей матерью, относившейся к своему дяде с обожанием».

Все остальное, что можно сказать об Анне Павловне, — в восемнадцать лет венчание с А.Е. Фединым, рождение дочери Александры в 1886 году, сына Константина в 1892 году, между ними — еще двух дочерей, которые умерли малолетними. Стойкая и неутомимая борьба с повседневными неурядицами, домашнее хозяйство, воспитание детей, их радости и несчастья, собственные хвори и так далее, вплоть до сравнительно ранней смерти в возрасте пятидесяти трех лет…

Такой была домашняя обстановка, окружавшая Костю в Саратове. С каким же внутренним «багажом» покидал юноша Федин родительский кров?

Несомненна противоречивость и двойственность духовно-нравственных влияний, испытанных им в семье и, безусловно, отразившихся на его психологическом складе, а впоследствии, может быть, даже и в творчестве. Два начала — «отцовское» и «материнское».

Отец учил сына жить, сообразуясь с рассудком, повинуясь его голосу, то, что он называл — по «справедливому принципу». Мать учила жить сердцем.

«Детство моего отца и детство моей матери — два совершенно различных, противоположных и противоречивых начала, — писал Федин, — по всей жизненной окраске, по тону и музыке быта. Противоположности вырастили разных людей. Разные люди сошлись да так и прожили вместе — в разноречии — всю свою жизнь».

Добрая, безответная, кроткая, невольно размягчающая, растравливающая нерв жалости — мать. И жизненно напористый, жесткий, пунктуальный, привыкший быть всему досмотрщиком и главой — отец.

Когда у Анны Павловны выпадала возможность взять в руки книгу, то обычно это был томик Лескова. Люди редкого бескорыстия, праведники, истинные богатыри и поэты духа из народной среды, которых чудодейственно рождала российская действительность, были ее любимыми героями, предметами ее увлечений — «очарованные странники», «левши», «запечатленные ангелы».