Фаворит - [78]

Я оставил бумагу на столе в надежде, что она пригодится полиции.

Дядя Джордж оправился от шока. Он как-то сразу обмяк, постарел и казался больным, как будто все в нем вдруг оборвалось. Я не мог заставить себя сочувствовать ему, да и не за этим, не ради того, чтобы выразить почтение дядюшке моей Кэт, явился я в контору фирмы «Такси Маркони», а из любви к самой Кэт.

– Полиция будет здесь через минуту, – произнес я медленно и отчетливо. Он зашевелился в своем кресле и сделал резкий и беспомощный жест пухлой рукой. Я продолжал:

– Они слышали все, что вы передавали по радио. – Глаза дяди Джорджа расширились.

– Двадцать третий, – сказал он в новом приступе гнева, – двадцать третий не отвечал на последние вызовы. Я кивнул.

– Вас обвинят в подстрекательстве к убийству. Это по меньшей мере пожизненное заключение, – сказал я. – Подумайте, – повторил я настойчиво, выдержав паузу. – Подумайте о своей жене. Вы все это делали ради нее, чтобы она могла продолжать жить в роскоши, к которой привыкла? – Это были мои догадки, но я был уверен, что не ошибался, и он не отрицал этого. – Вы слишком долго защищали ее от реальной жизни. Что с ней будет, если вас арестуют и будут судить, а может быть, и повесят? А что будет с Кэт, безнадежно подумал я про себя. Дядя Джордж слушал и смотрел на меня, и взгляд его медленно остановился на пистолете, который я все еще держал в руке.

– Вы еще можете успеть, – сказал я. Наступило короткое молчание.

Издали слабо донесся приглушенный расстоянием звук сирены полицейского автомобиля. Дядя Джордж услышал.

Он поднял глаза. Он все еще ненавидел меня, но он дошел до последней точки и знал это.

– Полиция, – сказал я. Сирена прозвучала громче.

Я сделал три шага к двери, повернулся и бросил пистолет на колени дядюшке Джорджу. Когда его неловкие пальцы вцепились в него, я вышел за дверь, прикрыл ее за собой и сбежал вниз по лестнице. Наружная дверь все еще была открыта. Я поспешно вышел на улицу и закрыл ее. Сирены больше не было слышно.

Скрываясь в тени здания, я стал пробираться к темному подъезду соседнего дома и еле-еле успел юркнуть туда. Две полицейские машины влетели на улицу и резко затормозили у дверей конторы «Такси Маркони».

В кафе напротив погасли огни. Толстая официантка ушла домой.

Я не слышал выстрела. Я даже поежился при страшной мысли, что дядя Джордж, взяв себя в руки, может выстрелить в полицейских, вместо того чтобы убить себя. Выстрелить из пистолета, который я так заботливо сунул ему в руки!

Когда двери полицейской машины открылись и черные фигуры вышли на тротуар, я сделал шаг навстречу, чтобы предупредить их о том, что преследуемый ими человек вооружен. Но преданность дяди Джорджа интересам тетушки Дэб взяла все-таки верх. И я подумал, что одинокий выстрел, раздавшийся за неоновой вывеской, был самым лучшим из всего, что он когда-либо сделал для нее.

Я несколько минут выжидал в темном подъезде, и, пока я стоял там, на тротуаре стала собираться толпа, привлеченная выстрелом и присутствием полицейских машин. Я неторопливо смешался с толпой и через некоторое время незаметно удалился.

Я свернул за угол, прошел улицу, снова свернул, нашел телефон-автомат и сунул руку в карман за монетой. Звонки к Лоджу съели всю мелочь, и я с минуту тупо смотрел на трехпенсовик и два полупенса – все, что я сумел извлечь из кармана брюк. И тут я вспомнил о своем свертке в носке. Я развязал носок, высыпал немного мелочи на ладонь, сунул четыре монетки в щель, назвал телефонистке номер Пита.

Он ответил на второй звонок.

– Слава богу, что ты позвонил, – сказал он. – Куда ты, к черту, запропастился?

– Делал тур по Суссексу.

– А где Адмирал?

– Я... мне пришлось привязать его к дереву на вересковой поляне, – сказал я ему.

Пит начал ругаться, но я прервал его.

– Ты можешь послать за ним фургон? Пусть шофер заедет за мной в Брайтон, я буду его ждать на набережной возле главного пирса. И еще, слушай, Пит... нет ли у тебя приличной карты Суссекса?

– Карты? Какой карты? Ты что, обалдел? Ты что, не знаешь, где оставил его? Неужели ты действительно привязал лучшего скакуна королевства к дереву и забыл где? – В его голосе звучало отчаяние.

– Я легко найду его, если ты пришлешь карту. Не откладывай это, пожалуйста. Я тебе потом все расскажу. Это длинная история.

Я повесил трубку и, подумав, позвонил в кафе «Голубой утенок». Бывший батальонный старшина Томкинс сам подошел к телефону.

– Враг стерт с лица земли, – сказал я. – «Такси Маркони» больше не работают.

– Очень много людей будут вам благодарны за эту новость, – ответил сильный, низкий голос, и в нем была теплая нотка.

Я продолжал:

– Однако операция продолжается. Не хотите ли взять на себя заботу об одном пленном и передать его в руки полиции?

– С удовольствием, – сказал он.

– Тогда встречайте меня у главного пирса, а потом я вас подвезу.

– Иду, – откликнулся батальонный старшина. Мы пришли к пирсу почти одновременно. Совсем стемнело, и фонари набережной освещали призрачные серые волны прибоя.

Нам не пришлось долго ждать фургона, и, когда он прибыл, сам Пит высунул лысую голову из кабины и окликнул меня. Он, я и батальонный старшина уселись на заднее сиденье, и, раскачиваясь в такт движению фургона по пути на запад, я рассказал им все, что случилось с того дня, как Билл умер в мейденхедской больнице. Все, вплоть до моего последнего разговора с Лоджем. О моем визите в контору фирмы «Такси Маркони» и об истинной личности Клода Тивериджа я не сказал ни слова. Я не знал, как английский закон смотрит на подстрекательство к самоубийству, и вообще решил никому об этом не говорить.