Фатум - [44]

Борис ввалился в кабинет к Потапу.

– Вот, отец, я тебе работёнку подкинул, и вывалил на стол четверть сотни тетрадей, – ехидный взгляд насмешил эксперта.

– Молодчина, что сам догадался забрать тетради, я не успел тебя предупредить, а ты как антенна принял мой сигнал SOS.

– Рад стараться! – Борька козырнул, вытянувшись в струнку перед старшим по званию.

– Пока ты отсутствовал, я проверил пальчики Нелюдова и почерк. С уверенностью могу сказать, что почерк не его и часть следа от пальца на записке – тоже.

– Вот это да! Ты меня размазал как муху по стеклу своими заключениями. Я надеялся, что это дело мстителя.

– Похоже, что нет. Ошибочка вышла. Признания в мусор выбросить можно. Это был самооговор, – Потап покачал головой. – Трудное дельце наклюнулось. Нельзя упускать время, надо теребить дело по всем направлениям.

Борис свалился на стул. Его бросило в жар, он расстегнул китель и отстегнул резинку в галстуке, чтобы легче дышалось. Глядя в потолок, он умолк, будто бы читал весь список дел. Через пару секунд он очнулся и констатировал:

– Ну, вот что. Я пошёл в народ. Навещу соседей убитой. Авось среди них есть враги семейства Музычук.

– Давай, шевелись Борька. По горячим следам всегда легче работать, – благословил его друг.

Охладив пыл стаканом воды, Борис поправил форму и, чеканя шаг, вышел в дверь.

От страха горожанки закрывались на все замки, ожидая пока выловят всех затаившихся маньяков.

Третья линия в расследовании, которую следовало отработать, началась с расспроса ближайших соседей. Но самым трудным был разговор с родителями убитой Надежды.

Наблюдательные люди рассказали всю подноготную семьи Музычук и об их взаимоотношениях с социумом. Каждый, блистая осведомлённостью перед сыщиком, вынул из-за пазухи свою историю о семье. Все чаще на устах всплывало имя Лёни соседа смежного участка пострадавшей семьи, который угрожал порубить все семейство. Умозаключения заинтриговали вездесущего следователя. Вдруг, съехавший с катушек мужик, на самом деле осуществил месть.

Лёня Михайлов был агрессивным, неуправляемым, жадным. Мысль, урвать всеми правдами и неправдами лакомый кусок земли у соседей (родителей Нади), засела занозой в его голове, и превратилась в навязчивую идею неврастеника. Он неоднократно приноравливался перенести забор, расширив свои угодья на пару метров за счёт соседей. Семья Музычук лояльно смотрела на происки соседа и мирно переносила забор на прежнее место, чем вызывала жгучую ярость у соседа. Созданный для скандалов, он столько раз поливал грязью приличную, миролюбивую семью, что они просто списывали со счетов его агрессию. Семейство являлось лучшим объектом для террора Михайловым. Изголодавшееся по адреналину эго алкало крови, и Лёня приносил ему в жертву соседей. Унижая людей, он повышал самооценку, возносился на пьедестал за умение манипулировать «глупыми людишками». В склоках он подпитывался энергией жизнелюбивых, но более слабых людей. Напористость беспринципной особи могла свести в могилу любого стоявшего на пути Лёни. Как удав он вползал в спокойную жизнь семьи и душил, жалил словами, наслаждаясь эмоциональными трупами. Вынося мозг очередной жертве, он удовольствовался тем, что отравлял ей жизнь. Такая уж у него была сущность. Змея жалит до тех пор, пока не умрёт от собственного яда, укусив себя за хвост.

Лёня в склоках часто угрожал, что отправит на тот свет всю семью по очереди. Мать Ольга Степановна и отец Юрий Олегович уже привыкли к внезапным приступам человеконенавистничества соседа, в ответ отмалчивались, прощая обладателя стервозного характера. Когда сосед, впадая в безумство, орал на всю округу, Ольга закрывала дверь на все замки и включала громко радио.

Суждения соседей о Лёне Михайлове, возбудили у Бориса ненависть, он оперативно привлёк ничтожное создание к ответственности и забрал на допрос в качестве подозреваемого.

Потап предостерегал несдержанного оперативника от быстрых горячих выводов и неустанно повторял Борису, чтобы он был осмотрительным на допросах. Эксперт давно уверовал в то, что вопросы – есть разновидность насилия. Смысл поучения Борис не усвоил, а различные нравоучения эксперта воспринимал в штыки. Он, как малое дитя, ослушавшись родителя, позже убеждался на собственной шкуре в правдивости их предостережений.

Лёня всю дорогу до отдела милиции матерился, пока Борис не пригрозил ему статьёй за нецензурную брань. В камере предварительного заключения буян поутих. После официального оформления его невозмутимого ввели в кабинет.

– Значит, говоришь, что порубишь всю семью Музычук на кусочки, – следователь колко резанул глазами по Михайлову.

Лёня вытаращил глаза, но они утонули в увесистых щеках, паузились как у китайца, эмоции скрылись за гладью круглого лица. Волнение превратило сквернослова в заику.

– Я. Не… Что? Люди врут! Наговаривают. Я добропорядочный, – визгнул в конце фразы Михайлов.

Барабаня пальцами по столу, Борис предложил растерявшему уверенность в собственных силах соседу присесть на стул. Михайлов присел на дрожащих ногах, вытирая рукавом пот со лба. Полторы сотни килограммов сильно потели и неприятно пахли. Борис внимательно изучал оплывшее лицо и, положив руку на объёмное мягкое плечо, доверительно сообщил, глядя в щёлки глаз: