Фатерланд - [63]

не осталось.

– Взгляните-ка на это, – сказал Марш.

Он достал бумажник и вынул фотографию. Здесь, среди ресторанной роскоши, она казалась неуместной – найденным на чердаке хламом, старьем с блошиного рынка.

Он передал фотографию американке. Шарлет внимательно вглядывалась в нее. Машинально смахнула упавшую на лицо прядь волос.

– Кто это?

– Квартира, в которую я переехал после развода с Кларой, много лет не ремонтировалась. Это было спрятано под обоями в спальне. Я обыскал все комнаты, но это все, что я нашел. Их фамилия Вайсс. Но кто они? Где они теперь? Что с ними стало?

Марш взял фото, сложил его вчетверо и положил обратно в бумажник.

– Что делать, – произнес он, – если, посвятив жизнь розыску преступников, постепенно начинаешь понимать, что настоящие преступники – это люди, на которых ты работаешь? Что делать, когда все тебе твердят: не мучайся, ничего, дескать, не поделаешь, все это было давно?

Она посмотрела на него не так, как раньше.

– Должно быть, вы сходите с ума.

– Или хуже того. Ко мне возвращается рассудок.

Несмотря на протесты Марша, Шарлет настояла на том, чтобы заплатить свою долю стоимости ужина. Была почти полночь, когда они покинули ресторан и пешком направились в гостиницу. Оба молчали. Небо было усеяно звездами, в конце крутой, мощенной булыжником улицы лежало озеро.

Она взяла его за руку.

– Вы спрашивали меня о сотруднике из посольства, Найтингейле; был ли он моим любовником.

– Я допустил бестактность. Извините.

– Огорчились бы вы, если бы я это подтвердила? – Ксавьер замялся. – Так вот, – продолжала она, – я отвечаю: нет. Хотя он хотел бы им стать. Прошу прощения. Похоже, что я хвастаюсь.

– Ничуть. Уверен, многие хотели бы этого.

– Я не встречала никого, кто бы…

«Не встречала…»

Шарли остановилась.

– Мне двадцать пять. Я хожу куда хочу. Делаю что хочу. Выбираю того, кто мне нравится. – Повернувшись к нему, она легко коснулась теплой рукой его щеки. – Господи, как я ненавижу, когда к таким вещам относятся с легкостью, а вы?

Она притянула к себе его голову.

«Как странно, – думал Марш впоследствии, – жить, не зная прошлого, окружающего тебя мира, самого себя. И в то же время как легко! Ты жил день за днем, двигаясь по пути, который проложили тебе другие, не поднимая головы, опутанный их логикой с самых пеленок и до могильного савана. Своего рода неосознанный страх. Теперь этому конец. Как хорошо, что это позади, что бы теперь ни случилось».

Ноги сами несли его по булыжнику. Он взял её под руку. У него так много вопросов.

– Погоди, погоди, – смеялась она, прижимаясь к нему. – Хватит. Остановись. Мне начинает казаться, что ты хочешь меня только ради того, что у меня в голове.

У него в номере она развязала ему галстук и притянула к себе, прильнув влажными губами. Продолжая целовать, сняла пиджак, расстегнула рубашку, распахнула её. Гладила руками грудь, спину, живот.

Встав на колени, с усилием расстегнула ремень.

Ксавьер закрыл глаза, ероша её волосы.

Спустя мгновение он мягко отстранился, опустился на колени и, глядя ей в лицо, снял с неё платье. Освободившись от одежды, Шарли запрокинула голову и встряхнула волосами. Ему хотелось познать её всю, целиком. Он целовал её в шею, грудь, живот, ощущая языком нежную кожу; вдыхал запах её духов; чувствовал, как упругое тело податливо расслаблялось под его руками.

Потом она подвела его к кровати, и они слились в объятиях. В комнату проникал только перемежаемый бегающими тенями отраженный свет с озера. Марш открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она приложила к его губам палец.

Часть четвертая. Пятница, 17 апреля

Гестапо, криминальная полиция и службы безопасности окутаны таинственным ореолом политического детектива.

Рейнхард Гейдрих

1

В этот день биржа в Берлине открылась на полчаса раньше обычного. На табло, установленном на здании Союза швейцарских банков на цюрихской Баннхофштрассе, цифры щелкали, как вязальные спицы. Байер, Сименс, Тиссен, Даймлер – вверх, вверх, вверх, вверх. Единственными акциями, которые упали при вести о разрядке, были акции Круппа.

Как и каждое утро, здесь, у этого индикатора экономического здоровья рейха, собралась нетерпеливая толпа хорошо одетых людей. Курс акций на бирже падал уже полгода, и настроение вкладчиков приближалось к панике. Но на этой неделе благодаря старине Джо Кеннеди – а старый Джо понимал кое-что в рыночных делах: в свое время сделал на Уолл-стрит полмиллиарда долларов, – да, благодаря Джо падение остановилось. Берлин был счастлив. Довольны были и в Цюрихе. Никто не обращал внимания на шагавшую со стороны озера парочку. Они не держались за руки, но шли достаточно близко, изредка касаясь друг друга. За ними следовали двое изнывающих от скуки господ в коричневых плащах.

Перед отъездом из Берлина Марша вкратце познакомили с порядками в швейцарском банковском деле.

«Баннхофштрассе – это финансовый центр. Она похожа на главную торговую улицу, чем, по существу, и является. Но важно то, что находится во дворах позади магазинов и в конторах на верхних этажах. Вот там вы и найдете банки. Однако следует смотреть в оба. Швейцарцы говорят: чем больше лет деньгам, тем труднее их увидеть. А в Цюрихе им столько лет, что их не видно совсем».