Фатерланд - [60]

– Кто-то выезжает, – прошептала Шарли.

– Нет. – Он кивком головы указал в сторону дороги. – Кто-то едет.

Показался огромный мощный лимузин – черный английский «бентли». Он подъехал со стороны города, свернул и на большой скорости влетел в ворота. Впереди шофер и ещё один человек, на заднем сиденье мелькнули седые волосы – скорее всего, Цаугг. Марш успел заметить очень низкую посадку кузова. Шины тяжело самортизировали толчки о край тротуара, и «бентли» исчез из виду.

Ворота стали закрываться, потом створки приостановились. Со стороны дома быстро шагали двое мужчин.

– Эй, вы! – крикнул один из них. – Вы оба! Не двигаться! – Он шагнул на улицу. Марш взял Шарли под локоть. В это время одна из полицейских машин, завывая, двинулась задом в их сторону. Мужчина поглядел направо и, поколебавшись, удалился.

Машина резко тормознула. Опустилось стекло. Раздался усталый голос:

– Мать вашу, садитесь.

Марш открыл заднюю дверцу, пропустил вперед Шарли и сел следом. Швейцарский полицейский развернулся и помчался в сторону города. Телохранители Цаугга уже исчезли, за ними с лязгом захлопнулись ворота.

Марш посмотрел в заднее стекло.

– У вас всех банкиров так охраняют?

– Зависит от того, с кем они имеют дело. – Полицейский поправил зеркальце, чтобы видеть их. Ему под пятьдесят, глаза налиты кровью.

– Герр Марш, намечаете ли вы ещё какие-нибудь приключения? Может быть, хотите ввязаться в драку? Было бы неплохо, если бы в другой раз вы заранее нас предупреждали.

– Я думал, что вы следите за нами, а не охраняете нас.

– «Следить и, если надо, охранять» – такой у нас приказ. Между прочим, в задней машине мой напарник. Твою мать, сегодня такой тяжелый день. Извините, мадам, нам не сказали, что в это дело впутана женщина.

– Подбросьте нас до гостиницы, если можно, – попросил Марш.

Полицейский проворчал:

– Ну вот, теперь я ещё и шофер. – И, включив радио, сказал напарнику: – Не пугайся. Возвращаемся в «Бор-о-Лак».

Шарли, положив на колени записную книжку, написала: «Что это за люди?»

Марш поколебался, но потом подумал: какая разница? «Этот офицер и его напарник работают в швейцарской полиции. Они здесь для того, чтобы я не пробовал убежать, находясь за границей. А также чтобы я вернулся целым и невредимым».

– Для нас всегда удовольствие помогать немецким коллегам, – проворчал голос с переднего сиденья.

Шарли спросила Марша:

– А есть опасность, что такого может и не быть?

– Вполне вероятно.

– Боже мой!

Она записала что-то в свою книжку. Он посмотрел в сторону. Слева вдали, километрах в двух, по черной воде озера протянулась желтая лента отраженных огней Цюриха. Стекло от дыхания запотело.

Цаугг, должно быть, возвращался из банка. Было поздно, но цюрихским бюргерам деньги давались нелегко – работать по двенадцать-четырнадцать часов было обычным делом. К дому банкира можно подъехать только по этой улице, что исключало самую надежную меру безопасности – каждый вечер менять маршрут. Зеештрассе, ограниченная с одной стороны озером, тогда как с другой от неё отходили десятки улиц, была кошмаром для сотрудников службы безопасности. Это кое-что объясняло.

– Заметили, какая у него машина? – спросил он Шарли. – Тяжелая. А как шумят шины? Такие можно часто увидеть в Берлине. Этот «бентли» бронированный. – Марш провел рукой по волосам. – Два телохранителя, тюремные ворота, телевизионные камеры и недоступная для гранат машина. Интересно, что это за банкир?

Он не мог разглядеть в темноте лица Шарли, но ему передавалось её возбуждение. Девушка ответила:

– Не забыли, у нас есть доверенность? Каким бы банкиром он ни был, он теперь наш банкир.

7

Они ужинали в ресторане в старой части города – плотные льняные салфетки, приборы массивного серебра, выстроившиеся позади официанты, с ловкостью фокусников сдергивавшие салфетки с блюд. Если номер в гостинице обошелся ему в половину зарплаты, то ужин встанет в оставшуюся половину, но Маршу было наплевать.

Шарлет была не похожа ни на одну из его знакомых. Ее не отнесешь к числу домоседок из Союза нацистских женщин, всех этих «киндер, кирхе унд кюхе», главное заботой которых было приготовить обед к приходу мужа, выгладить его форменную одежду и уложить спать пятерых отпрысков. Тогда как примерная молодая национал-социалистка питала отвращение к косметике, никотину и алкоголю, Шарли Мэгуайр не ограничивала себя ни в чем. Ее темные глаза поблескивали, отражая слабое пламя свечей. Она без конца говорила о Нью-Йорке, ремесле репортера, работе отца в Берлине, безнравственности Джозефа Кеннеди, политике, деньгах, мужчинах и о себе.

Родилась в Вашингтоне весной 1939 года. («Родители сказали, что это была последняя мирная весна – в любом смысле».) Отец незадолго до этого вернулся из Берлина и работал в госдепартаменте. Мать попыталась добиться успеха на сцене и в кино, но хорошо еще, что после 1941 года ей удалось избежать интернирования. В пятидесятых годах, после войны, Майкл Мэгуайр работал в посольстве США в Омске, столице того, что осталось от России. Считал слишком опасным брать туда с собой четверых детей. Шарлет оставили учиться в одной из дорогих школ в Виргинии; в семнадцать лет оттуда вышла