Фатальные стратегии - [51]

Для того, чтобы эта история была соблазнительной, недостаточно чтобы она была алогичной и невероятной, нужно еще, чтобы она сигнализировала об этом непонятным образом. Так история Алле неразрешима не только в логическом плане, но и в плане случайности и вероятности (нет никакого шанса, чтобы такое событие могло произойти даже случайно). В ней нет внутренней связи, нет никакого решения, необходима лишь ироническая и неожиданная связь самого языка. В результате чего неразрешимость становится поразительной, вместо того чтобы быть банальной, потому что она – действие чистого знака. В этом-то и заключается все обаяние [prestige] иллюзии.

Такой же эффект имеют и те короткие фразы, которые приходят извне. По мнению Канетти: «Мы никогда не забываем этих фраз. Вероятно, они забирают у нас невинность, которая могла быть привлекательной. Но через эти жестокие разрывы человек приобщается к собственной природе. Без них он никогда не мог бы увидеть себя целиком. Они должны внезапно вмешиваться и приходить извне. Любая фраза, которая приходит извне, эффективна, потому что неожиданна: у нас нет для нее противовеса. Мы поддерживаем ее с той же силой, с которой противостояли бы ей при других обстоятельствах».

Эти короткие фразы – противоположность тем банальным фразам, где мы узнаем себя, фразы, от которых нам стыдно, фразы, от которых субъекту вдруг становится стыдно быть таким как он есть. Эти короткие фатальные фразы словно вторжение чистого неопознанного объекта, который делает и субъект неопознанным для него самого. Ничто в субъекте не может стать противовесом для эффективности этих фраз, потому что они уже не служат ему зеркалом и он уже не может применять к ним, как к другим, свою льстивую активность. И как следствие, вся энергия, которую он по обыкновению обратил бы против них, теперь передается им и вливается в них. Вторжение чистого объекта инвертирует все отношения: объект приобретает всю силу субъекта. Вся наша энергия захватывается и мгновенно инвертируется этим объектом, пришедшим извне. Мы охотно принимаем это, мы и сами захвачены этим «жестоким разрывом» в порядке вещей, этой неожиданной революцией, этим полным разворотом энергии и этой инверсией силовых полюсов.

Кристалл мстит

Психоанализ поставил на главное место один аспект нашей жизни и скрыл от нас другой. Он переоценил одно из наших рождений, биологическое и половое [génital], но предал забвению другое, инициационное рождение. Он забыл, что наряду с двумя существами, которые определяют наше биологическое рождение, всегда имеют место и другие, те, которые нас соблазняют (они могут быть и теми же самыми), и в определенном смысле они – наши инициационные родители. Это второе рождение искупает первое, вместе со всеми эдипальными конфликтами, которые столь хорошо описаны психоанализом, но касаются лишь первого рождения.

Это первое рождение навязывает нам сугубо эдипальную историю. Историю вытеснения и работы бессознательного, психологическую историю комплексов и скорби, оскорбительных и калечащих отношений с Отцом, Законом, символическим порядком. То, чего не увидел психоанализ, состоит в том, что с нами, к счастью, всегда происходит нечто другое – событие без прецедента, которое начинает вовсе не историю, а судьбу, и поскольку оно без прецедента, оно освобождает нас от этого генезиса и от этой истории. Это событие без прецедента – соблазн, он также без первопричины, он приходит извне и всегда внезапно, это чистое событие, стирающее одним махом как сознательный, так и бессознательный детерминизм.

Все мы однажды были произведены на свет, все мы должны быть соблазнены. В этом и заключается то единственное и истинное «освобождение», то, которое начинается по ту сторону Эдипа и Закона, и которое избавляет нас как от жесткой психологической голгофы, так и от биологической фатальности полового порождения.

Лишь пациенты [психоаналитика] страдают без соблазна. Те, с которыми не произошло этого события без прецедента, кто не испытал этого второго инициационного рождения, вследствие чего наглухо заперты в своей эдипальной истории и обречены на психоанализ. Он осуществляется на основе экономики желания, то есть отказа от соблазна, который психоанализ всячески старался скрыть.

Ведь из психоанализа (и не только из него, конечно) проистекает та немыслимая галлюцинация индивида о своем собственном желании. Именно психоанализ, как показала Моник Шнейдер[115] в книге «Зигмунд Фрейд и удовольствие», в результате «психологической революции» ХХ века преуспел в этой безумной субституции. Индивидуальной психической экономикой, либидо, чистым желанием и всеми эдипальными перипетиями этого желания он заменил событие, которое приходит извне, соблазнительный, инициационный инцидент, фатальный для другого как событие без прецедента, как неожиданность, как совпадение мира и знаков, – событие, которые делает из вас вовсе не субъект, а объект выбора и соблазна. То, что побуждает вас к существованию – это не сила вашего желания (все энергетическое и экономическое воображаемое ХХ века), это игра мира и соблазна, это страсть играть и быть в игре, это страсть иллюзии и кажимости, это то, что приходит извне, от других, от их лица, с их языка, из их жестов, то, что тревожит вас, завлекает вас, заставляет вас существовать, это встреча, неожиданность того, что существует вне вас, до вас,