Фатальные стратегии - [20]

Очевидность всего, проистекающая из обобщений такого рода – политическая, культурная, социальная, сексуальная, психологическая, – означает подписание всему этому смертного приговора. Симптомом этого является междисциплинарность во всех ее проявлениях: каждая дисциплина равняется на выродившиеся концепты другой дисциплины.

В этом смешении концептов и категорий, подобном смешению и промискуитету рас и народов, возможно, следовало бы подумать о барочном эффекте трансфигурации – том, что наблюдается в США через насилие безразличия, насилие наложения, насилие промискуитета, – новая сцена обсценного. Но в таком случае обсценность является как бы трансфигурацией посредством ускорения корпускулярной скорости тел, знаков и образов.

Обсценность принимает все личины модерности.[66] Мы привыкли видеть ее, прежде всего, в сексуальном преступлении, но она распространяется на все, что можно преступить на виду, – обсценность является преступлением самого видимого. Кровожадное проституирование – наподобие некоторых гиперреальных кадров из Южной Америки, – когда садистское насилие на экране реально совершается при съемке. Кровожадное извращение? С уверенностью утверждать нельзя, потому что это напрямую связано с фантазмом полного восстановления реального, воскрешением деталей, что характерно как для порно, так и для ретро, в регистре минувшего, или же «воссозданного» и «пережитого», в регистре жизни, как она есть.

Порно имеет целью достоверное воссоздание секса, ретро имеет целью достоверное воссоздание событий, культурных особенностей, исторических фигур. Галлюцинирование в деталях, очищенное от всякой ностальгии силой чрезвычайной точности знаков. Это реальное вымогательство: все загоняется в реальное и там насильно сигнифицируется. И возможно, нет ничего «достоверного» за исключением того, что выставлено в слишком ярком свете, со слишком высоким коэффициентом точности.

Таким образом получается, что любое реальное отныне перешло в гиперреальность порно, любое теперешнее обернулось ретро, любая простенькая мелодия смысла превратилась в стереофонию сигналов, которые убаюкивают нас.

Это обсценность всего того, что беспрестанно снимается, фильтруется, пересматривается и корректируется под широкоугольным объективом социальности, нравственности и информации.

Это люди, у которых вымогают их жизнь по телевидению, это вся исконная Франция, от которой требуют признания и публичной исповеди, даже животных привлекают к образовательному шантажу: раньше можно было наблюдать роды жирафа в прямом эфире – что за прелесть! – а сегодня передача идет в школе, и мы наблюдаем за животными с детскими комментариями и т. д. Любой фильм будет демонстрироваться только после бесполезной и глупой дискуссии: мягкая технология культуры, жесткая социализация, ползучая обсценность непрерывного социального комментария.

Опрос, привлечение общественного внимания, включенность, таргетинг, контакт, взаимосвязанность – все это терминология чистой обсценности, испражнения [déjection], непрерывного выделения [abjection]. Это обсценность модификации, это дикая ликвидность знаков, ценностей, это тотальная экстраверсия поведения в сторону операциональности… Чистая и обезличенная обсценность опросов общественного мнения и статистики – массы должны раскрыть свою тайну, даже если ее у них нет. Весь мир должен раскрыть свою тайну, преодолеть порог молчания и войти в имманентное пространство коммуникации, туда, где стирается даже минимальное пространство взгляда. Что бы ни говорили, но взгляд никогда не является обсценным. Напротив, обсценное то, что больше неподвластно взгляду, а следовательно, и соблазну, то, живое оно или неживое, что больше не может быть охвачено минимальным соблазном взгляда, и обнаженное, безо всякой тайны, обречено на немедленное поглощение.

Обсценность – это абсолютная близость наблюдаемой вещи, погружение взгляда в экран обозрения, гипервизия крупным планом, пространство без дистанции, полный промискуитет взгляда с тем, что видится. Проституирование взгляда.

Мы, в особенности западные люди, воспринимаем лица, словно половые органы, в их психологической обнаженности, в их аффектации истины и желания. Лишенные масок, знаков, церемониала, они зияют, по сути, обсценностью своего вымогательства. И мы подчиняемся зову этой неподдающейся обнаружению истины, тратим всю нашу энергию на декодирование пустоты. Лишь кажимости, а именно знаки, которые не позволяют фильтровать смысл, защищают нас от этого излучения, от этого рассеяния сущности в пустом пространстве истины.

Лицо, лишенное своих кажимостей, является лишь половым органом, тело, лишенное своих кажимостей, голо и обсценно (хотя нагота может облечь тело и защитить его от обсценности).

Конечно, невозможно полностью лишить тело или лицо их кажимостей и предать их чистому вожделению взгляда, лишить их ауры и предать чистому вожделению желания, лишить их тайны и предать чистому процессу декодирования. Но не стоит недооценивать силу обсценного, его способность уничтожать всякую неоднозначность и всякий соблазн и предавать нас бесповоротной фасцинации безликих тел, безглазых лиц и безвзглядных глаз. Впрочем, быть может, это нас и притягивает прежде всего: абсолютно экстатический и обсценный мир чистых объектов, которые просвечивают друг сквозь друга и которые расщепляются друг на друга, как чистейшие атомные ядра достоверности.