Фашизм: идеология, политика - [53]
Именно неогегельянцы — Р. Кронер, Ю. Биндер, Г. Глокнер и др. — проводили усиленную идеологическую подготовку фашизма. Используя реакционные стороны философии Гегеля, она отвергали возможность рационалистического познания мира, противопоставляли рационализму иррационалистическое, основанное на интуиции «постижение» мира и т. д. и т. п. Все это послужило фашистским идеологам «теоретической базой» для воспевания мистики мифа, безграничного субъективизма и волюнтаризма в познании и оценке окружающего нас действительного мира.
В социально-политической сфере неогегельянцы также пропагандировали реакционные идеи: возврат к средневековому сословному государству, построенному на началах иерархии. Нападая на демократические принципы, они доказывали, что воля государства и нации должна находить свае выражение в воле «вождя», утверждали, что подлинная сила государства исходит именно от вождя, а не от народа, и т. д. и т. п.
Эти взгляды неогегельянских философов были «углублены» и превращены фашистскими «государствоведами» К. Шмидтом и К. Лоренцем в государственно-правовую доктрину фашизма, которая нашла свое практическое воплощение в фашистском тоталитарном государстве.
Наконец, германские фашисты совершенно необоснованно и грубо фальсифицировали теоретическое и поэтическое наследие Гете, превратив его в заурядного немецкого националиста. Можно найти, конечно, и в произведениях Гете отдельные места, где он защищает и даже восхваляет немецкое общество своего времени, например в «Маскарадных шествиях». Как отмечали основоположники марксизма, в душе Гете постоянно шла борьба между гениальным поэтом, которому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и осмотрительным сыном франкфуртского патриция, достопочтенным веймарским тайным советником, который видит себя вынужденным заключить с этим убожеством перемирие и приспосабливаться к нему... Гете был слишком разносторонен, он был слишком активной натурой, слишком соткан из плоти и крови, чтобы искать спасения от убожества в шиллеровском бегстве к кантовскому идеалу, он был слишком проницателен, чтобы не видеть, что это бегство в конце концов сводилось к замене плоского убожества высокопарным. Его темперамент, его энергия, все его духовное стремление толкали его к практической жизни, а практическая жизнь, с которой он сталкивался, была жалка.
Однако в конечном счете вопреки фашистским демагогам Гете отнюдь не был врагом Французской революции. Он понял ее эпохальное значение. Отныне, полагал он, начинается новая эпоха всемирной истории. И уже тем более он был чужд какому-либо националистическому чванству. Все свои последние политические надежды Гете возлагал на создание социальной кооперации внутри отдельных государств и на объединении этих государств в единый всемирный союз. Он верил также, что «свободный обмен мыслями и чувствами способствует всеобщему достоянию и процветанию человечества не меньше, чем обмен продуктами». Причем в качестве первого условия для объединения народов Гете ставил именно уничтожение расовой и национальной ненависти, «симптома самой низкой ступени культуры». Он требует, чтобы человек встал некоторым образом над нациями, воспринимал удачи и огорчения другого народа, как «если бы они случились с его собственным». Более того, Гете полагает, что сословия должны быть уничтожены, что частная собственность должна быть обобществлена. Правда, о мерах, необходимых для этого, он практически не говорит. Однако в любом случае, по его мнению, частная собственность делает собственника «существом косным»[259].
Что касается гетевской концепции культуры, то она также основывается на убеждении, что «поэзия любого народа, если она только подлинна, — вполне равноценна и равноправна, что настоящая человеческая культура может возникнуть только из взаимного изучения национальных литератур, из взаимопроникновения культур отдельных национальностей, мирового культурного соревнования между равноправными народами»[260].
Абсолютно необоснованно и лживо ссылаются нацисты на Лейбница, также объявляя его своим идейным предшественником, «Мои помыслы, — писал Лейбниц, — направлены на благо всего человеческого рода... Мне приятнее сделать много добра у русских, чем мало у немцев или других европейцев, хотя бы я пользовался среди них величайшим почетом, богатством и славой...»[261]
«Перетряхивая» историю и культуру собственной страны, нацистские идеологи наряду с этим стремились «подправить» историю других народов, особенно славянских: русских, поляков, чехов, словаков и др., объявляли культурное наследие славянских народов «неоригинальным», зависимым от культуры других народов, в частности от немецкой культуры, приписывали славянам агрессивную устремленность по отношению к Европе, и прежде всего к немцам и Германии. Особенно много спекуляций по этому поводу было связано с мнимым «Завещанием Петра Великого».
