Фашизм: идеология, политика - [38]
Разоблачая Коррадини, который демагогически принимал позу борца против капитализма, но отнюдь не своего, итальянского, а английского, французского, американского и т. д., В.И. Ленин писал: «Итальянский империализм прозвали «империализмом бедняков»... А вождь итальянских националистов, Коррадини, заявлял: «Как социализм был методом освобождения пролетариата от буржуазии, так национализм будет для нас, итальянцев, методом освобождения от французов, немцев, англичан, американцев... которые по отношению к нам являются буржуазией»[194]. В.И. Ленин с предельной ясностью выявил смысл «дрянной книжонки» Э. Коррадини «Итальянский национализм»: «...Другие нации грабят много. «Социализм» состоит в том, чтобы наша маленькая и бедная нация догнала или догоняла грабящих много, чтобы и она пограбила больше!!»[195]
Итальянские футуристы во главе с Маринетти так же отчетливо демонстрировали свою приверженность национализму, прославляли войну, эту единственную гигиену мира, милитаризм, патриотизм, уничтожительную деятельность анархистов — «прекраснейшие идеи, за которые можно умереть, презрев все слабое, женское». Одновременно они объявляли себя абсолютными противниками демократической партии и парламентской системы. Так, Маринетти провозглашал: мы хотим воспевать любовь к опасности, привычку к энергии и отваге. Главным элементом нашей поэзии будут: храбрость, бунт, дерзость. Если до сих пор литература воспевала задумчивость, неподвижность, экстаз и сон, то мы будем восхвалять наступательное движение, лихорадочную бессонницу, гимнастический шаг, опасный прыжок, оплеуху и удар кулака. Мы будем прославлять войну и т. д. и т. п.[196]
Под духовные знамена национализма и шовинизма стекалось все самое реакционное, самое развращенное, что имела Италия. Как отмечает Б.Р. Лопухов, идея необходимости для Италии новых земель и колоний находила своих приверженцев в самых различных слоях итальянского общества и проникла даже в рабочее движение[197].
В конечном счете националистическая фразеология, идеология «бедной и обиженной нации» служила оправданием агрессивных намерений итальянских монополий. Империалистические круги Италии жаждали новых колоний, богатых сырьевыми ресурсами; их агрессивность нашла свое наиболее яркое выражение в войне за захват Ливии в 1912 г. В то же время тот факт, что ряд территорий с преимущественно итальянским населением находился еще под владычеством Австро-Венгрии, давал идеологам итальянского империализма возможность хотя бы частично связать агрессивные империалистические замыслы с национально-освободительными задачами. Во всяком случае в период первой мировой войны возникло так называемое движение революционного интервенционизма во главе с Муссолини, спекулировавшее на идеях «сближения» социализма и национализма[198].
В сущности, упадок, деградация духовной культуры, обесценение нравственных ценностей и моральных норм, апологетика шовинизма и насилия были характерной чертой всей капиталистической Европы. Они были обусловлены ростом социально-экономической и политической неустойчивости буржуазного мира, которая порождала сомнения в стабильности и закономерности общественного бытия, в возможности познания и предвидения хода исторических событий. В результате культ разума, свойственный периоду поступательного развития капитализма, уступил место иному кумиру — интуиции, мистицизму и иррационализму, а в общественно-политической сфере — волюнтаристскому активизму.
Наиболее популярным теоретиком иррационализма в Европе начала XX в. был французский философ А. Бергсон. Он отрицал познавательную силу разума, во всяком случае доказывал, что возможности интеллекта ограничены в основном познанием неодушевленной материи, тогда как «жизнь», «живое» познается только посредством интуиции, мистического озарения. Бергсон отрицал интеллект, разум еще и потому, что его свойствами являются умозрительность, пассивность и т. п., в то время как интуиции якобы присущи активность, действие. «В целом бергсонизм, — пишет советский ученый В.Н. Кузнецов, — способствовал усилению в искусстве антиреалистических тенденций, а в политике — авантюризма и волюнтаризма»[199].
Разумеется, нельзя сводить истоки идеологии фашизма исключительно к неизбежному усилению иррационализма в буржуазной философии.
Действительно, в буржуазной философии всегда существовали и противодействовали две тенденции: рационалистическая и иррационалистическая. Рационалистическая (как правило, прогрессивная) была связана с реальной действительностью. Иррационалистическая, напротив, как правило, была консервативной, вела к мистике и формализму, отдавала предпочтение субъекту перед объектом, форме перед содержанием. Иррационализм — это, в сущности, обскурантизм, бегство мысли в агностицизм, страх перед новым, уход в мир грез, возвращение к мифу и т. д. и т. п. Поэтому Клаус Манн, старший сын Томаса Манна, был прав, когда писал, как опасно для писателя, ученого, просто человека искать прибежище в иррационализме: «Словно можно сказать, будто есть закон, гласящий, что слишком явное влечение к иррациональному почти механически приводит к реакции в политике, если яростно этому не сопротивляться. Начинают с эффектного жеста, объявляя войну «цивилизации», — жест, я знаю, кажется очень привлекательным интеллектуалу. И вдруг оказывается, что вы уже за культ силы, вы уже за Гитлера»
