Фасциатус (Ястребиный орел и другие) - [10]

― И за что же тебя?

― Я тогда у экскаватора приводные ремни срезал…

― Ну, за такое и убить могли…

― Вот я и говорю ― сидишь, ноешь, а на душе легко–о-о…

― Отвыкай, Чучело… Больше так не будет. Теперь пороть будут реже. А если и выпорют когда, то от этого уже не по­легчает, а будет вдвое хуже: самому от себя за сделанное плюс порка… ― Я рассуждаю, щедро делясь жизненным опы­том двадца­тидвухлетнего аксакала…

Когда я возвращаюсь из поля, то часто нахожу у себя на столе нарисованные Ста­сом картинки на околоорнитологиче­ские и прочие полевые темы ― юноше нельзя отказать в остроумии и владении пером.

Или он может съесть без хлеба два килограмма колбасы. Ты можешь? Вот. И я не могу. А он может.

И еще Стас обладает удивительной способностью: придя после работы и плюхнув­шись на диван, через некоторое время он засыпает с ангельски–блаженным лицом, держа на весу в одной руке открытую книжку, а в другой ― надкусанную хур­му».

Год за годом Стас работал со мной в поле и, выступая частенько в роли проводни­ка–аборигена, традиционно сопрово­ждающего изнеженного белого путешественни­ка, неизменно оказывался действующим лицом бесчисленных приключений, напол­нявших нашу жизнь.

Когда он срывал с дичка в горах еще даже отдаленно не созревшую (почти завязь) алычу и не моргнув глазом начинал ее уплетать, мне от одного вида этого трогатель­ного зрелища уже нужно было вызывать врача.

В ту пору он обладал и другими, не менее яркими, достоинствами аборигена, так что скучно нам не было. Подозреваю, что со стороны мы порой смотрелись странно. Например, когда, устав во время маршрута, кричали для самостимуляции на два го­лоса ишаком… Здесь я должен объясниться.

КРИК ОСЛА

Ишакам… доставл­яет велич­айшее удо­вольствие, и они всячес­ки по это­му слу­чаю выраж­ают свой вос­торг: ре­вут, как иери­хонские тру­бы, взвизгиваю­т, пи­щат, строят умильные и блаженные глаза, скалят зубы и т. п.

(Н. Л. Зарудн­ый, 1901)

Муки жиз­ни беспощадн­ой, боль лю­бви неразделенн­ой, ―

Как спи­на твоя вынос­ит эти тяжес­ти, влюбленн­ый?..

(Хорас­анская сказка)

«5 февраля…. Крик осла ― это песня, поэма, рапсодия, начинающаяся приглу­шенным вступлением, когда животное, полуприкрыв глаза и раздувая бока, начинает часто дышать, набирая воздух и накачивая в себя вдохновение.

Затем, после секундной паузы, подготавливающей апофеоз этого таинства, идет собственно крик, в экстазе постепенно нарастающий по мощи до раскатистого икаю­щего вопля (как раз то, что упрощенно–выхолощенно передается традицион­ным «иа–иа»).

После этого следует умиротворенное фыркающее заключение, прокатывающееся на долгом выдохе мягкой волной из‑под теплого замшевого носа. Завершая его и по­шамкав напоследок губами, ослик из вдохновенного художника, поэта, актера или любовника вновь превращается в безответное вьючное животное с полуприкрытыми белыми ресницами без­различными глазами.

Ария целиком весьма сложна, в одиночку изобразить ее трудно, приходится рас­пределять роли. Мы оба со Стасом на­слаждались этой музыкой туркменской глубин­ки и в какой- то момент спонтанно сложили дуэт, пользовавшийся впослед­ствии неизменным успехом как у окрестных ишаков, незамедлительно отвечавших нам на наше пение, так и у столбенев­ших поначалу студентов–младшекурсников, которых мы привозили в экспедиции».

4

Когда кто‑ни­будь из влюбленн­ых при­дет тебя сва­тать, ты ска­жи, что тот, кто хо­чет получ­ить тебя в жены, дол­жен ответ­ить на семь вопрос­ов…

(Хорас­анская сказка)

В тот день, спускаясь с Сайван–Нохурского плато, окончательно изжарившись на солнце после дальнего перехода и распевая во все горло на пыльной безлюдной до­роге: «Песня, шагом, шагом, под британским флагом…» ― мы вышли со Стасом к долине Сумбара в окрестностях поселка Коч–Темир и там увидели птиц. Этот случай показал, что определить фасциатуса нетрудно даже с большого расстояния: харак­терное белое пятно на спине удалось безошибочно рассмотреть в бинокль с двух ки­лометров (одна из птиц что‑то держала в лапах; набрав огромную высоту, орлы ис­чезли тогда из поля зрения в направлении Ирана).

«В чем же дело? ― думал я. ― Просмотреть такую птицу нельзя. Каким стечением обстоятельств объяснить то, что за предшествующие четыре года работы в Запад­ном Копетдаге ястребиный орел мне ни разу не попадался на глаза?» Во­просов было много, и разных, и на них надо было отвечать.

Вернувшись в Москву, я, среди прочих орнитологических дел, начал разрабатывать план поиска ястребиного орла, вновь и вновь притягивающего к себе мои мысли. Ча­сами, шурша калькой, сидел над картами, анализируя различия ланд­шафтных усло­вий в разных местах; степень освоенности, населенность и потенциальное беспокой­ство птиц человеком; изучая по литературе особенности биологии вида, его поведе­ния и образа жизни в других частях ареала.

За год такой подготовки я, казалось, уже готов был смотреть на горы и долины Западного Копетдага глазами этой пти­цы. Не имея своего транспорта для работы и рассчитывая лишь на собственные ноги, я вынужден был крайне вниматель­но пла­нировать полевой сезон, сосредотачивая усилия на обследовании мест наиболее ве­роятного гнездования этого вида.