Фартовый человек - [49]

– Пытают, голубчик, на дыбе или если иголки под ногти втыкают, – вздохнул Иван Васильевич. – А я просто задаю вопросы. Откуда вы мех взяли?

Игнатьев процедил сквозь зубы:

– Один знакомый на продажу дал.

– Имя, фамилия знакомого.

– Не знаю.

– Игнатьев, вы слыхали когда-нибудь о том, что мой непосредственный начальник, товарищ Рябушинский, вышел из самых глубин трудового народа? – вдруг произнес Иван Васильевич.

Игнатьев застыл. Он не понимал, откуда такой странный поворот разговора.

Иван Васильевич вздохнул, раскрыл папку, пошуршал в ней бумагами, отодвинул обратно на край стола. И пояснил наконец:

– Товарищ Рябушинский ничего так в жизни не желает, как очистить Петроград от нежелательных элементов. Вы подпадаете под определение нежелательного элемента, Игнатьев, поскольку вы – спекулянт и мелкобуржуазная морда. Как раз таких товарищ Рябушинский весьма охотно ставит к стенке. Невзирая на все заковыристые тонкости нового момента Революции.

– Но я же не… – слабо бормотнул Игнатьев и затих.

Медленно, слабо зашевелилась в его голове мысль о том, что ни о каком товарище Рябушинском в Петрограде никогда не слышали. Но его ведь могли прислать совсем недавно. Мысль упала ничком и сдохла еще до того, как сумела приподняться хотя бы на колени.

Иван Васильевич сказал:

– У меня тут несколько нераскрытых убийств…

– Нет! – сломался Игнатьев. – Никого мы не убивали. Получили мех от знакомого, он попросил пристроить. Вот и все. А у Крылова есть свои хорошие знакомые, вот мы и…

– Эти знакомые вас сдали, – сообщил Иван Васильевич. – Пора заставить их захлебнуться перчеными слезами.

– А Крылова почему не спрашиваете? – настаивал Игнатьев.

– Вы за себя отвечайте, – посоветовал Иван Васильевич. – Что вы о Крылове-то так беспокоитесь? Каждый человек – творец собственной биографии.

– Есть у меня один приятель, – выговорил Игнатьев. – Неблизкий. Так, знались еще в старые времена.

– Насколько старые?

Игнатьев задумался.

– Года два назад, – выговорил он.

По нынешним меркам это действительно было очень давно.

– Где знались?

– Во Пскове.

– А, – сказал Иван Васильевич, – значит, во Пскове?

– Можно так сказать, что во Пскове, – подтвердил Игнатьев.

Многократно повторенное «во Пскове» вдруг стало придавать диалогу оттенок абсурдности, но почему – Игнатьев не понимал. Просто в какой-то момент все зазвучало неестественно, как в пьесе, где сам Игнатьев, в образе потертого провинциального трагика, твердит одну и ту же фразу до полной потери смысла. Он был в таком театре только однажды и злился, что пошел. Лучше бы в кабак сходил.

– И что этот ваш знакомый, который был во Пскове? – опять осведомился Иван Васильевич.

Лицо Игнатьева болезненно передернулось. Он сказал, чтобы разом покончить со всей этой ерундой:

– Ладно. Его имя – Варшулевич. Варахасий Варшулевич. Работал там в местной чеке. Реквизиции. Ну и кое-что прилипало к рукам. А я знал, где продать. Вот так познакомились.

Иван Васильевич разом помолодел, посвежел. Он взял карандаш и как бы между делом черкнул на листке бумаги.

– Итак, вы утверждаете, что соболей получили от гражданина Варшулевича, вашего знакомого по временам жительства вашего во Пскове?

– Да, – сказал Игнатьев. В противоположность следователю он старел на глазах, покрывался рябью морщин.

– Адрес, – приказал Иван Васильевич.

– Что?

– Петроградский адрес этого вашего Варшулевича. Где он живет?

– Сейчас?

– Да, – кивнул Иван Васильевич. – Где сейчас проживает гражданин Варшулевич?

Игнатьев безнадежным тоном назвал адрес и скис, разглядывая углы комнаты.

Иван Васильевич потер руки.

– Дзюба! – кликнул он молодого сотрудника.

Тот явился на пороге, бодрый и румяный.

– Звали, Иван Васильевич?

– Ведите Крылова, – весело распорядился следователь. – И готовьте оперативную группу. Едем делать обыск.

И протянул бумажку с написанным на ней адресом.

* * *

На звонки и стук никто не отвечал. Квартира Варшулевича была заперта, так что пришлось аккуратно вскрыть дверь, прибегнув к отмычке.

Две комнаты здесь были нежилые и использовались как склад. В одной ночевали, но не вчера и даже не несколько дней назад, и там застоялся запах несвежего белья. Окна давно не открывались. На тумбочке из темного дерева лежала несвежая салфетка, связанная крючком, и на ней – несколько окурков.

Иван Васильевич прошелся по комнате, брезгливо поворошил смятое одеяло на узкой кровати. По всей квартире разносился грохот: люди в сапогах разбирали ящики, отодвигали мебель, выгребали содержимое кладовок. Но, невзирая на этот грохот, здесь по-прежнему висела удушливая тишина. Как будто где-то под кроватью притаился покойник.

Повинуясь мгновенному подозрению, Иван Васильевич заглянул под кровать.

Покойника там не обнаружилось. Из-под кровати глядели блестящие, совершенно не испуганные глаза.

* * *

– У вас чутье как у черта, – промолвил Варшулевич восхищенным тоном. – Я ж почти не дышал и точно не шевелился.

– Выйдите в прихожую, возьмите щетку и почиститесь, – велел Иван Васильевич. – А с вами там для порядку побудет товарищ Дзюба. Учтите, у него револьвер. И еще имейте в виду, что товарищ Дзюба – человек крайне жизнерадостный, то есть стреляет быстро и метко. Поэтому не размахивайте щеткой, когда будете снимать пыль. Делайте плавные движения.