Фарландер - [4]

Он не один в палатке. С ним Ошо.

— Плохо выглядишь, — говорит ему на родном хоншю старый учитель, и морщинки беспокойства проступают на старческой коже, такой же темной, как и у самого Эша.

Эш кивает:

— Похоже, я почти мертв.

— Удивлен? В твои-то годы?

— Нет, — признается Эш, хотя, удостоившись упрека от наставника, на мгновение и впрямь забывает о возрасте. — Бульона? — предлагает он, наливая собеседнику в чашку. Ошо жестом отказывается, и Эш пьет из своей. Тепло струйкой бежит в желудок. Откуда-то доносится сладострастный стон.

Учитель с любопытством наблюдает за ним.

— Как голова? Болит?

— Немного. Думаю, скоро может случиться еще один приступ.

— Я ведь предупреждал, что так и будет.

— Но я же еще не умер.

Ошо хмурится. Потирает руки. Согревает их дыханием.

— Ты должен наконец понять: время пришло.

Эш вздыхает, и огонек масляной плиты трепещет и шипит. Он смотрит на хлопающий клапан палатки, на поднимающийся от чашки дымок. Прислоненный к кожаному дорожному мешку меч напоминает могильный знак.

— Эта работа... кроме нее, у меня ничего нет. Неужели ты отнимешь ее у меня?

— Не я — твое здоровье. Даже если выживешь сегодня, на сколько тебя еще хватит?

— Я не намерен, когда ничего не останется, ложиться и ждать конца.

— А я и не прошу тебя об этом. Но тебе нужно быть здесь, с орденом, с товарищами. Ты заслужил отдых и, может быть, покой, если сумеешь его найти. Пока еще есть время.

— Нет, — с жаром возражает Эш и, отведя глаза, смотрит на огонь. — Так поступил мой отец, когда ухудшилось здоровье. Потеряв зрение, он предался отчаянию и до самого конца лежал в постели и плакал. Он стал тенью себя самого. Я не собираюсь так бессмысленно растрачивать оставшееся время. Умру на ногах.

На Ошо это заявление впечатления не произвело.

— Ты не в том состоянии, чтобы идти дальше. Приступы учащаются и обостряются. Из-за них ты почти слепнешь. Куда может идти слепец? Как ты будешь нести месть? Нет, этого я позволить не могу.

— Должен! — восклицает Эш.

Глава ордена моргает, но ничего не говорит.

Эш опускает голову и делает глубокий вдох. Успокаивается.

— Ошо, мы знакомы давным-давно. Мы больше чем друзья. Мы ближе, чем отец и сын, чем братья. Послушай меня. Мне это нужно.

Их взгляды смыкаются. Они в палатке, обдуваемой ветрами, посреди раскинувшейся на тысячи лаков ледяной пустыни, в воображаемой теплой камере, столь крохотной, что их дыхание смешивается.

— Хорошо, — негромко говорит Ошо, и Эш вздрагивает от удивления.

Он открывает рот, готовый произнести слова благодарности, но учитель останавливает его жестом.

— С одним условием, и оно обсуждению не подлежит.

— Продолжай.

— Ты возьмешь ученика.

Порыв ветра бьет по стенке палатки, прижимая брезент к его спине. Эш замирает.

— Ты просишь меня об этом?

— Да, — резко бросает Ошо. — Я прошу тебя об этом, как ты просил меня. Ты — лучшее, что у нас есть. Ты лучше, чем был я. Однако ты постоянно отказываешься взять ученика, передать ему свои знания, навыки, свою прозорливость.

— Тебе известно, что у меня были на то свои причины.

— Конечно, известно. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо еще. Я сам был там, помнишь? Но в том сражении не ты один потерял сына, а другие — отца или брата.

Эш опускает голову:

— Да.

— Понимать ли тебя так, что ты сделаешь это, если выпутаешься из сегодняшнего переплета?

Он не может смотреть учителю в глаза и делает вид, что любуется танцующим пламенем масляной плиты. Старик и впрямь хорошо его знает. Для Эша он словно зеркало, живая, дышащая поверхность, отражающая все, что Эш может попытаться скрыть от себя самого.

— Хочешь умереть здесь, в одиночестве, в этой проклятой ледяной пустыне?

Эш отвечает молчанием.

— Тогда соглашайся на мое предложение. Согласишься — обещаю, что ты выберешься отсюда, что снова увидишь дом, что я позволю тебе продолжать работу, по крайней мере до тех пор, пока будешь обучать преемника.

— Предлагаешь сделку?

— Да, — твердо говорит Ошо.

— Но ты же не настоящий. Эту самую палатку я потерял два дня назад, а тебя со мной не было. Ты — сон. Эхо. Твое предложение ничего не стоит.

— И все же я говорю правду. Сомневаешься?

Эш смотрит в пустую чашку. Ее металлический изгиб уже похолодел и высасывает тепло из его ладоней.

Он давно смирился со своей болезнью и ее неизбежным исходом. Как смирился когда-то с тем, что забирает жизнь у тех, кого преследует, выполняя свою работу. И то и другое Эш принял как данность — с фатализмом. Побочным результатом такой позиции была нотка меланхоличности: вкус жизни — горьковато-сладкий, в ней смысл имеет только то, чему ты сам его придаешь; Вселенная же всегда нейтральна, и, изливаясь в вечную бесконечность из неиссякаемого источника Дао, она стремится только лишь к равновесию.

Он умирает, вот и все.

Однако заканчивать свой срок здесь, в этой глуши, ему никак не хотелось. Если сможет, он еще увидит солнце, насладится теплом, вдохнет пахучие запахи жизни, ощутит под ногами упругую прохладу травы, услышит журчание бегущей по камням воды. А уж потом... И здесь, в его воображении, Ошо был творением этого желания. На большее Эш не смел и надеяться.

Он поднимает голову — ответ учителю готов.