Фархад и Ширин - [4]

Знал все построчно, постранично он,

Ни слова не читал вторично он.

Но, раз прочтя, все закрепит в мозгу,

Как бы резцом наносит на доску…

И лишь когда он про любовь читал,

Он те страницы вновь и вновь читал,

И чувствовал себя влюбленным сам,

И предавался грусти и слезам;

И если так влюбленный горевал,

Что ворот на себе в безумстве рвал,

То и Фархад проклятья слал судьбе,

Безумствовал, рвал ворот на себе.

Не только сам обидеть он не мог, —

Ничьих страданий видеть он не мог.

Всегда душой болея за других,

Он, как мудрец, был молчалив и тих.

Отца он в размышления поверг,

У матери — в печали разум мерк.

Хан утешал: «Все дети таковы».

Мать плакала: «Нет, только он, увы!»

Ах, не могли они его судьбу

Прочесть на этом скорбном детском лбу!

Когда Фархаду стало десять, — он

Во многих был науках искушен,

И в десять лет имел такую стать,

Какой и в двадцать не дано блистать.

Все знать и все уметь хотел Фархад.

Оружием наук владел Фархад,

Оружием отваги — силой сил —

Теперь он также овладеть решил,

И не остался пред мечтой в долгу:

В кольцо сгибал он радуги дугу,

Соединять ее концы он мог,

Соединяя Запад и Восток.

Тупой стрелой он мог Арктур пронзить,

А острой мог зенит он занозить;

Планету Марс он на аркан ловил,

Созвездью Льва хребет он искривил;

Он выжал воду из созвездья Рыб;

Он шестопером семь бы сфер прошиб.

Со скоростью круженья сфер — свое

Умел меж пальцев он вращать копье

Так, что казалось — он прикрыт щитом,

Полнебосвода им затмив притом.

Он горы так умел мечом рассечь,

Что прорубал в горах ущелья меч.

И пусть гора одета сплошь в гранит, —

Навек прорехи эти сохранит.

Под палицей его Альбурз бы сам

Взлетел мельчайшим прахом к небесам.

Когда б он руку Руин-Тену сжал,[25]

И Руин-Тен, как мальчик бы, визжал.

Но хоть ученым он прослыл большим

И был, как богатырь, несокрушим,

Он скромен был, как новичок, едва

По буквам составляющий слова.

Он силой не хвалился никогда,

Ни в чем не заносился никогда,

И равнодушен к власти, он скорей

На нищенство сменил бы власть царей.

Он сердцем чист был и очами чист,

Всем существом, как и речами, — чист,

Чистейшее на свете существо!

И весь Китай боготворил его,

И чуть прохладный дунет ветерок,

Молились все, чтоб бог его берег,

И каждый достоянья своего

И жизни бы лишился за него!

А чтоб не знал ни бед, ни горя он,

Чтоб никакой не ведал хвори он,

Хан щедро подаянья раздавал,

Что день, то состоянья раздавал.

Фархад достиг четырнадцати лет,

Но боль в душе носил, как амулет…

* * *

Вина печали нам подать изволь,

Чтоб заглушить в душе печали боль:

Пока беда не занесла свой меч,

Пусть пир шумит, а мы продолжим речь.

ГЛАВА XIV ОБРЕЧЕННОСТЬ ФАРХАДА

Юность. Врожденная скорбь.

Страстное влечение к рассказам о несчастной любви.

Старания хакана развеселить сына.

Искусство чародеев. Дворец Весны.

Дворец Лета. Дворец Осени.

Дворец Зимы. Вазир Мульк-Ара

Тот зодчий, что такой дворец возвел,

В нем все предусмотрел и все расчел.

* * *

Любовь сказала: «Мной Фархад избран, —

Румянец розы превращу в шафран».

На стройный стан его давя, печаль

Решила изогнуть «Алиф», как «Даль».[26]

Клялась тоска: «Он мной заворожен, —

Из глаз его навек похищу сон!»

Мечтала скорбь: «Разрушу я потом

До основанья этот светлый дом…»

Хоть замыслов судьбы предречь нельзя,

Но не заметить их предтеч — нельзя:

Готовя нам злодейский свой удар,

В нас лихорадка зажигает жар;

Пред тем как осень оголит сады,

Шафранный яд уже налит в сады;

Кому судьба грозит бедой большой,

Тот омрачен заранее душой;

Хотя пиров не избегал Фархад,

Но в сладость их тоска вливала яд.

Он пьет розовоцветное вино, —

Не в сласть ему, заметно, и вино.

И музыка звучит со всех сторон, —

И музыкой Фархад не ободрен.

Не веселит ни песня, ни рассказ,

Ничто не радует ни слух, ни глаз.

А если в грустных месневи поют

О двух влюбленных, о любви поют, —

Иль о Меджнуне вдруг заговорят, —

В слезах, горюя, слушает Фархад…

Отец вздыхал: «Что это значит все?

Что сын тоскует, что он плачет все?

Иль мой Китай совсем безлюден стал?

Иль он диковинами скуден стал?

Иль девушки у нас нехороши,

Жасминогрудые, мечта души?

Иль нет у нас искусных штукарей,

Что чудеса творят игрой своей:

Из чаши неба достают мячи,

Проглатывают острые мечи;

Стянуть умеют мастера чудес

Фигуру с шахматной доски небес.

Во тьме ночной умеют вызвать день,

День затмевают, вызвав ночи тень;

Черпнут воды ладонью — в ней огонь,

Черпнут огонь — полна воды ладонь;

На паутинке держат тяжкий груз,

Меняют вид вещей и пищи вкус,

И делают иные чудеса,

В смущенье приводя и небеса…»

О чародеях вспомнив, с той поры

Хакан их приглашал на все пиры.

Царевича их мастерство влекло,

Оно в нем любопытство разожгло,

И стал следить за их работой он,

Вникал во все с большой охотой он,

Постиг все тайны их волшебных дел

И, наконец, к ним также охладел.

Да, свойство человека таково:

Все недоступное влечет его,

Для достиженья не щадит он сил,

Но лишь достиг желанного — остыл…

Когда хакан увидел, что Фархад

Уже всем этим радостям не рад,

Он призадумался и духом пал:

Казалось, он все средства исчерпал.

Но нет, — придумал! О, любовь отца!

Четыре будет строить он дворца:

«Четыре времени имеет год, —

Для каждого дворец он возведет.

Пусть в них живет поочередно — пусть

В них навсегда Фархад забудет грусть,