Фарфоровое лето - [8]

— Вы выяснили, что у Клары Вассарей была дочь. Дочь, которую та сделала своей единственной наследницей. Теперь вы это знаете. Почему же вы пришли сюда?

Теперь я махнула на все рукой. Я забыла о сдержанности и деловитости, которые мне так не подходили, вскочила, подбежала к доктору Вильду, ухватила его за лацкан пиджака, чувствуя под пальцами петлю, обметанную толстыми нитками; перед моими глазами оказался плохо выбритый подбородок доктора Вильда, с короткой серой щетиной, я ощутила искусственную свежесть лосьона для бритья. Оказавшись к нему ближе, чем сама того хотела, я выпалила на одном дыхании:

— Что с дочерью Клары? Почему никто никогда не упоминал о ней? В чем тут причина? Скажите мне.

Отчуждение доктора Вильда сменилось внезапной мягкостью. Он осторожно высвободил свой пиджак из моей руки.

— Когда вы повзрослеете, Кристина? — сказал он, покачав головой. — Невозможно всего знать и все объяснить. Я не знаю, что стало с дочерью госпожи Вассарей. И не знаю, почему о ней никогда не упоминали в вашей семье. Ну, а теперь я забираю дело. Конраду я сообщу, что оно уже у меня.

— Доктор, — попросила я, — позвольте мне положить документы туда, где я их взяла. А то Конрад очень рассердится на меня.

Доктор Вильд сдался. Когда я была уже у двери, он сказал:

— Вообще-то делом о наследстве Клары Вассарей занимался еще мой отец. Я к этим документам отношения не имею.

Из нотариальной конторы я поехала к родителям. Я не услышала от доктора Вильда того, что надеялась услышать, он что-то скрывал от меня, это было абсолютно ясно. Я чувствовала, что попала в затруднительное положение. В таких случаях прибежищем мне служил отчий дом, где я все еще чувствовала себя защищенной от невзгод.

Отец сейчас на службе, мама ушла по делам добровольного благотворительного общества. Вот уже три года, как она состоит в нем, но, к сожалению, ее самоотверженность не получила должного признания в собственной семье. Бабушка же должна быть дома.

После того как мои родители поженились, бабушка заявила, что и речи быть не может о том, чтобы доверить единственного сына женщине во всех отношениях бездарной, женщине, которая его совершенно не заслуживает. Бабушка уже давно была вдовой, и мой отец жил вместе с ней. Она убедила его не переезжать на другую квартиру, и его жене досталась горькая участь нежеланной невестки, которую лишь терпели. Когда родилась я, бабушка оставила за собой одну комнату, переписав квартиру на моего отца. Несмотря на это, она и дальше задавала тон в доме.

Я отношусь к бабушке Элле двойственно. Когда я была маленькой, она занималась моим воспитанием больше, чем моя мать, баловала и тиранила меня. Последнее длилось недолго, я восстала против ее деспотизма. Между нами случались ожесточенные стычки в борьбе за власть, мои родители наблюдали за ними, не вмешиваясь. Наступил момент, когда стало ясно, что бабушка ничего не сможет больше добиться от меня против моей воли. Она поняла это, но не смирилась. Упорно и настойчиво, даже с определенной изощренностью, она пыталась подчинить меня своим желаниям. Она пытается делать это даже теперь. Но я все равно люблю ее. Она же, как ни странно, любит меня не всегда. Особенно ей не нравится, когда я разгадываю какое-нибудь ее намерение, какую-нибудь черту ее поведения, которую она хочет скрыть. Раньше я частенько показывала, что вижу ее насквозь, теперь я стала сдержаннее, и мы прекрасно ладим друг с другом.

Когда я пришла, бабушка была занята тем, что натягивала рукава связанного вручную мужского пуловера на деревянную доску. У нее хорошее зрение, и она вяжет зимой ли, летом ли, почти каждый вечер. Она может смотреть по телевизору увлекательный детектив и при этом вывязывать сложный узор. Ребенком я бешено орала, когда на меня пытались натянуть какое-нибудь из ее, часто колких, произведений. Отец — единственный, кто принимает и носит их без возражений. У него собралась уже колоссальная коллекция пуловеров и жилеток, с рукавами и без рукавов.

— Подойди-ка, Кристина, — сказала бабушка, — подай мне спицы.

Я знала, что мое появление в такой необычный час удивило ее, но она этого никак не проявила. Обычно я сразу же начинаю тараторить без удержу, важное и мелочи вперемешку, выкладываю все, что есть, сейчас же я не могла придумать, с чего начать. Держа в руке подушечку для булавок с маленькими, блестящими головками, образующими аккуратные ряды, я стояла возле бабушки и смотрела на нее; впервые я заметила, как согнута ее спина, как похудело, уменьшилось в объеме все ее тело, впервые обратила внимание на множество коричневых пятен на ее руках. Она ловко вгоняла булавки через шерсть в дерево, а на кончике ее носа висела маленькая светлая капля.

— Что случилось, Кристина? — сказала она вдруг. — Помоги же мне, ты даже подушечку прямо держать не можешь. О чем ты думаешь?

Доктор Вильд утверждал, что Конрад одолжил у него дело из-за семейных обстоятельств. Речь могла идти только о моей семье.

— Конрад не заходил к вам недавно? — спросила я.

— Нет, — не глядя на меня, сказала бабушка. — Что ему, собственно, у нас делать? Ты же знаешь, он приходит сюда только тогда, когда это неизбежно.