Фарфоровое лето - [57]

— Вам помочь? — спросила симпатичная дама, и я ответила, что ищу одну книгу, но не знаю, как ее заказать.

Может быть, она вызовет сотрудника из задней комнаты, подумала я, меня бы это устроило, потому что я сомневалась, что сумею в нее проникнуть. Однако симпатичная дама сама показала мне, что следует сделать, при этом она проявила большое терпение, потому что я не сразу все поняла. Наконец мне удалось правильно заполнить бланк, вписав в него название и номер тома, который был мне совсем не нужен.

— Нажимайте посильнее, — сказала дама, — копии должны быть разборчивыми.

Я с готовностью кивнула и отдала бланк.

— Подождите час, — сказала дама, — книгу пришлют со следующим поступлением.

Теперь я могла бы вернуться к деревянным креслам и метеосводке, но это было бы трусостью чистой воды.

— Можно мне пока… — спросила я и махнула рукой в сторону читального зала. Дама разрешила. Я на цыпочках прошла между длинными столами, за которыми, склонившись над книгами, сидели читатели. Я не глядела по сторонам и тем не менее чувствовала на себе множество благодарных взглядов людей, получивших короткую передышку. Так я дошла до противоположной стены. В ней находилась дверь, она вела в комнату, где работал обслуживающий персонал. Я постучала и сразу же вошла.

Бенедикт Лётц сидел за столом и что-то писал. Он удивленно поднял голову — вероятно, в эту комнату редко входили посторонние, — и я поняла, что бледное лицо запечатлелось в моей памяти до мельчайших черточек. Он сказал: «Да?» — это был вопрос, и на него нужно было отвечать.

Я начала со слов, которые обдумала заранее. В большинстве случаев я действую не раздумывая, безрассудно — так по крайней мере утверждает Конрад, — но сейчас я не могла себе этого позволить.

— У меня к вам личное дело, — сказала я.

Я остановилась довольно далеко от письменного стола. Бенедикт Лётц не предложил мне подойти поближе. На мне была оливково-зеленая замшевая юбка известной итальянской фирмы и чесучовая куртка того же цвета. Наряжаясь дома перед зеркалом, я понравилась самой себе, мне казалось, что мой внешний вид соответствует задуманному предприятию. Теперь же я вдруг пожалела, что сняла плащ в гардеробе.

— Я не совсем понимаю… — сказал Бенедикт Лётц и отложил ручку.

Я решила, что пора представиться. Сделав это, я добавила: мне ясно, что мое имя ничего ему не говорит, но у меня есть сведения, что мы родственники.

Это утверждение, казалось, удивило, но не обрадовало его. Очевидно, мое появление было ему неприятно. Но он встал, и не знай я, что у него дефект бедра, по его движениям я бы этого не заметила.

— Чего же вы хотите? — спросил Бенедикт Лётц.

— Может быть, вы можете, — сказала я, пытаясь вспомнить заготовленные фразы, — ответить на некоторые вопросы, касающиеся нашей семьи. Вероятно, и вы захотите что-то выяснить. Надеюсь, что смогу вам в этом помочь.

Бенедикт Лётц снова сел. Я подошла поближе. Он опять взял ручку и начал что-то чертить на формуляре заявки.

— Я не интересуюсь историей своей семьи, — произнес он. — И мало знаю о ней. Если вы что-то хотите выяснить, вам следует обращаться не ко мне.

«Вообще-то вежливостью он не отличается», — подумала я. Впрочем, я ожидала такого ответа. Не теряя присутствия духа, я огорченно закивала, всячески показывая свое разочарование. Больше всего мне хотелось уйти. Но я не сдвинулась с места.

— А вы не знаете никого, кто занимается историей нашей семьи и мог бы мне помочь? — спросила я.

— Нет, не знаю, — ответил Бенедикт Лётц.

— Вы не любопытны, — сказала я. — Вы совсем не хотите узнать, кем мы друг другу приходимся.

— Да, — сказал Бенедикт Лётц и придвинул к себе ящик с заявками, — я не хочу этого знать.

Пока я лихорадочно раздумывала, что бы такое сделать, чтобы, несмотря на его явное нежелание беседовать со мной, остаться и все же разговорить его, он поднял голову.

— Как вы вообще нашли меня? — спросил он.

— Это длинная история, — ответила я.

Я не могла больше откладывать встречу с мамой, мы собирались немного побродить по празднично украшенному в преддверии Рождества центру города. Довольно много времени и сил отнимали у нее общественная деятельность и ведение домашнего хозяйства, которое, пока дедушка Юлиус болел, полностью легло на ее плечи. У отца в общем-то были скромные потребности, возраставшие, однако, незаметно для него самого из-за того, что бабушка Элла, как мне было известно, ежедневно по телефону справлялась, не испытывает ли он в чем-нибудь недостатка.

У нас с мамой хорошие отношения, хотя видимся мы не часто. Слишком уж разные у нас характеры. Постоянное присутствие рядом с мамой моей бабушки с ее властной натурой не позволило полностью развиться ее индивидуальности. Даже сейчас, в зрелом возрасте, она продолжает оставаться робкой, редко решается высказывать свое собственное мнение, а когда делает это, то очень уж неуверенно. Меня это раздражало еще в детстве, а став взрослой, я и вовсе перестала прислушиваться к ее половинчатым советам. Она знает об этом и обижается. Время от времени вся семья собирается, чтобы обсудить какую-нибудь проблему; и когда собравшиеся уже считают, что проблема наконец-то решена, мама неожиданно произносит короткую, сбивчивую речь, в которой подвергает сомнению правильность их решения. Все неприятно поражены; переглянувшись и ничего не отвечая ей, родственники переводят разговор на другую тему. Она тут же затихает и больше ни во что не вмешивается.