Фарфоровое лето - [53]

Когда-то и дочь Клары медленно и нерешительно поднималась по этой ведущей наверх дорожке. Тогда, четырнадцать лет назад, Агнес, так же как и теперь, навестив могилу, сидела на кладбищенской скамье. Когда она увидела Барбару, то не знала сначала, верить ли глазам. Ведь Барбара всегда отказывалась ходить на могилу Клары, заявляя, что не видит в такого рода вещах никакого смысла, что ей и без кладбища достаточно неприятно думать о матери. Агнес уже несколько месяцев не встречала Барбару. Все ее осторожные попытки наладить отношения с дочерью Клары встречали холодный и недвусмысленный отпор.

Агнес страдала от этого и в конце концов оставила свои попытки. Иногда у нее бывали дела в той части города, где находился детский сад Бенедикта, тогда она наблюдала, как Барбара ближе к вечеру забирает его и уходит, ведя сына за руку. Она шла обычно быстро, ребенку рядом с ней приходилось бежать, на бегу не было заметно, что он хромает. Но скоро Агнес отказалась от этих тайных прогулок.

Барбара изменилась. Ее сильное, в отца, тело, раньше хорошо тренированное, казалось немощным и усталым, широкое, длинное платье, серый подол которого касался босоножек на низких каблуках, болталось на ней. Длинные рыжие волосы производили неряшливое впечатление. Лихорадочное беспокойство, владевшее ею раньше, исчезло, она шла, опустив голову, не глядя ни направо, ни налево, как будто не имея цели, не зная, куда идти. Строптивость Барбары, ее враждебное отношение ко всему миру, с которым Агнес упорно, но безуспешно вела борьбу, казалось, исчезли совсем. «Не все люди злые», — говорила Агнес Барбаре, когда она была еще маленькой, та же отвечала: «Все злые». «Нужно уметь и доверять», — говорила Агнес девочке-подростку, та же отвечала: «Я этого не умею». «Ты действительно считаешь, что тебя никто не любит?» — спрашивала Агнес у молодой женщины, и та отвечала: «Да, я так считаю, но мне это безразлично». Барбара всегда, по крайней мере перед другими, выказывала силу. Эту силу она, казалось, утратила.

Когда Барбара удалилась на порядочное расстояние, Агнес встала и начала следить за ней, глядя поверх кустов. Та остановилась у одного из небольших щитов с указанием рядов и номеров могил. Потом исчезла на боковой дорожке, ведущей к Клариной могиле.

Позднее Агнес очень часто упрекала себя за то, что избежала встречи с Барбарой из страха задеть ее чувства, из боязни показаться навязчивой. Ни тогда, ни позже Агнес не могла объяснить себе мотивы своего поступка, просто это случилось так, а не иначе, она не смогла бы поступить по-другому. И все же она чувствовала себя виноватой. Когда Барбара возвращалась, то тоже выглядела изменившейся. Она шла быстрой, уверенной походкой, в ней проглядывала уже не усталость, а решимость. Она как будто видела перед собой впереди какую-то цель. Агнес следовало бы подойти к ней и спросить, почему она была на могиле матери. Может быть, тогда все вышло бы иначе. Но Агнес продолжала как пригвожденная сидеть на скамье, и Барбара ушла из ее жизни, ушла рано и неожиданно, как до этого мать Барбары — Клара. Точно так же разрушив все, чем жила, оставив беспомощное дитя, ребенка, для которого Агнес готова была сделать все, но имела право на очень немногое. С тех пор как у Агнес появилась Кристина, с тех пор как старая служанка находилась рядом с ней, ее дни перестали походить один на другой. Иногда Агнес даже чувствовала себя довольной. И вот теперь ей приходится бояться, что скоро она потеряет и Кристину.

«Я немало пожила на свете и видела всякое, — думала Агнес, шагая с астрами к оранжерее, — как бы то ни было, я вынесла все. Сейчас на меня опять надвигается беда, и я боюсь, что не справлюсь с ней».

— Ну что ж, я сберегу цветы до Рождества, — сказал садовник.

— Хорошо, — ответила Агнес, — только смотрите, не перепутайте их ненароком с другими.

— У меня такое чувство, что я иду к туннелю, — сказала я Конраду по пути от театра к нашей машине. — Туннель — это черная дыра, она поглотит меня. Я не знаю, что ожидает меня там, меня затягивает, и я не в силах этому противиться. Тебе тоже не удержать меня, я исчезну в туннеле.

— Это все пьеса, — сказал Конрад и успокаивающе сжал мою руку. — Она хорошо поставлена, но, должен заметить, мне действует на нервы такое смакование негативных тенденций и тем. Не поддавайся дурному настроению, Кристина.

— Я ведь и не собиралась вести тебя на комедию, — ввернула я. И попыталась не терять самообладания, хотя меня не оставляло чувство, что я иду к туннелю, рука об руку с мужем, который, ни о чем не подозревая, ведет меня туда.

— Слушай, почему ты так медленно идешь? — спросил Конрад. — Давай быстрее, боюсь, как бы не пошел снег.

Обычно мне ничего не стоит немного пройтись после театра пешком. В тот раз путь казался мне бесконечным, и все же я не могла двигаться быстрее. Я пыталась доискаться, откуда появился образ черной дыры, снова и снова возникающий перед моим мысленным взором. Может быть, его породила сцена с темными струящимися полотнищами, серыми тенями и серыми людьми, лишенными мужества жить, бродившими, спотыкаясь, по подмосткам, или он шел от вымученных, монотонных диалогов, в которых говорилось только о том, как бессмысленна жизнь любого, или это просто новая, необъяснимая и поэтому так пугающая меня навязчивая идея, неожиданно завладевшая моим сознанием.