Фарфоровое лето - [49]

Артур Гольдман отнес кресло для Клары на край луга и встал у нее за спиной. Юлиус разложил на земле свой носовой платок и уселся в некотором отдалении от них. Виктор Вассарей все еще не вернулся из лодочного сарая яхт-клуба.

Наконец появились гимнасты, выстроившись по трое в ряду, молодые и сильные, загорелые, в белых брюках и майках. Некоторые из них уже сейчас, маршируя, демонстрировали мощь своих мускулов. Впереди шел одиннадцатилетний сын хозяина «Звезды» и бил в тамбурин. Люди окружили луг, они выкрикивали имена знакомых им гимнастов и аплодировали.

Когда началось представление, стало ясно, что христианские гимнасты тренировались упорно и настойчиво. Им великолепно удавались вольные упражнения, перекаты в сторону и вперед, перевороты и прыжки; хорошая спортивная форма чувствовалась в силовых упражнениях, стойках на голове и руках и в горизонтальном упоре. Юлиус Лётц не чувствовал зависти, слыша приглушенные восклицания Клары, которыми она выражала свое восхищение. Упражнения на гимнастических снарядах были тоже выполнены безукоризненно. Потом, совершенно неожиданно для зрителей, спортсмены точно рассчитанными движениями подняли гимнастические снаряды и понесли их на причал. Окруженные с трех сторон водой, они показали на узких мостках хорошо отрепетированное представление; то объединяясь в пирамиды и конусы, то поднимая друг друга на плечи и держа на коленях, то повисая под углом на козле и брусьях, они создавали причудливые силуэты на фоне голубого неба. Все зрители столпились теперь у самого берега, пиво и жара ослабили их внимание, они так сосредоточились на том, что происходит перед ними, что не замечали творящегося у них за спиной.

Лишь когда немецкие гимнасты, разбитые на небольшие группы, со свастикой на нарукавных повязках, смешались с задним рядом зрителей и попытались прорваться сквозь толпу, все обернулись. Чисто механически, без побуждения с чьей-либо стороны, люди, то ли охваченные страхом, то ли выведенные из себя, то ли просто потому, что из-за воды путь впереди был отрезан, двинулись в обратном направлении.

Немецкие гимнасты не ожидали выступления своих коллег — христианских гимнастов на причале. Поэтому их план: неожиданным ударом легко и быстро вытеснить соперников с луга — не удался. Безуспешной оказалась и попытка пробиться сквозь толпу к причалу. Рассчитывая на неожиданность, немецкие гимнасты сами попали в ту же ловушку. Немного поколебавшись, они начали отступать. При этом они кричали «Зиг хайль» и «Долой церковь» и пели «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра весь мир будет нашим», хватали камни и швыряли их в сторону причала, на котором, выстроившись в фалангу, как перед боем, стояли гимнасты Христианского союза. Замешательство спортсменов из Немецкого союза было так велико, что они оказались не в состоянии тут же перестроить свою тактику. Лишь одному из них пришла в голову внезапная мысль. Он схватил одиннадцатилетнего сына хозяина «Звезды», пугливо прижавшегося со своим тамбурином к каменному столбу, и потащил бешено сопротивлявшегося мальчика за собой. Через несколько минут все стихло.

Юлиус Лётц был озадачен только судьбой Клары. Его оттеснили от нее, и только спустя некоторое время, после упорных и основательных поисков, он разыскал свою кузину. Она уже сидела с Артуром Гольдманом в саду гостиницы, была бледна, но в хорошем настроении.

— Ну, что вы скажете по поводу этой истории? — спросил Артур Гольдман. — На мой взгляд, пытаться бороться с конкурентами таким образом — это просто ребячество.

— Ребячество? — засомневался Юлиус. — Боюсь, все гораздо сложнее.

Вошла заплаканная хозяйка, она рассказала, что произошло с ее сыном.

— Он скоро вернется, — утешил ее Артур Гольдман. — Это же все каунсбергцы или жители окрестностей, которых вы знаете, тут уж с ребенком ничего не может случиться.

Через час мальчик пришел домой. С ним ничего не случилось. С него только сорвали тренировочную майку, нарисовали на груди огромную свастику и написали: «Я перекрашен в члена гитлерюгенда».

Штейнер заявил, что отменит танцевальный вечер в своей гостинице.

— Господин Штейнер, не делайте этого, — сказала Клара.

— Это же смешно, — заметил Артур Гольдман, — для этого нет никаких оснований.

— Сегодня обязательно должно произойти что-нибудь еще, — возразил Штейнер.

— Я с вами согласен, — сказал Виктор Вассарей, уже вернувшийся из яхт-клуба. — Отмените танцевальный вечер.

Но Штейнер все-таки не сделал этого.

Клара в шелковом черном сарафане с красными маками и в накрахмаленной белой блузке из органди, шаловливая и веселая, с глазами, полными ожидания, с быстрыми движениями; она то и дело бросает отрывистые взволнованные фразы Артуру Гольдману и Юлиусу и изредка тихо спрашивает о чем-то своего мужа. Зал набит битком, здесь уже сейчас душно, хотя музыканты еще не начинали играть. Разгоряченные официантки, снующие с огромными подносами, заставленными вином и пивом; гимнасты Христианского союза, теперь в темно-синих куртках со значками их союза, сидящие за столом впереди, рядом с музыкантами; нетерпеливые выкрики, почему до сих пор не несут жаркое, шницель, колбасу, дым от сигарет и трубочного табака, запах пота и залежавшихся платьев; первые звуки деревенского вальса, Виктор Вассарей и Клара, то появляющаяся, то исчезающая в толпе танцующих, взгляды Юлиуса Лётца, которые подмечает Артур Гольдман, взгляды Артура Гольдмана, которые подмечает Юлиус Лётц, и разгадка тайны, которую невозможно утаить.